Page 192 - Доктор Живаго

Три попытки уйти от партизан кончились его поимкой. Они сошли ему даром, но это
была игра с огнем. Больше он их не повторял.
Ему мироволил партизанский начальник Ливерий Микулицын, клал его ночевать в
свою палатку, любил его общество. Юрий Андреевич тяготился этой навязанной близостью.

2

Это был период почти непрерывного отхода партизан на восток. Временами это
перемещение являлось частью общего наступательного плана при оттеснении Колчака из
Западной Сибири. Временами, при заходе белых партизанам в тыл и попытке их окружения,
движение в том же направлении превращалось в отступление. Доктор долго не мог
постигнуть этой премудрости.
Городишки и села по тракту, чаще всего параллельно которому, а иногда и по которому
совершалось это отхождение, были разные, смотря по переменам военного счастья, белые и
красные. Редко по внешнему их виду можно было определить, какая в них власть.
В момент прохождения через эти городки и селения крестьянского ополчения, главным
в них становилась именно эта тянущаяся через них армия. Дома по обеим сторонам дороги
словно вбирались и уходили в землю, а месящие грязь всадники, лошади, пушки и
толпящиеся рослые стрелки в скатках, казалось, вырастали на дороге выше домов.
Однажды в одном таком городке доктор принимал захваченный в виде военной добычи
склад английских медикаментов, брошенный при отступлении офицерским каппелевским
формированием.
Был темный дождливый день в две краски. Всё освещенное казалось белым, всё
неосвещенное — черным. И на душе был такой же мрак упрощения, без смягчающих
переходов и полутеней.
В конец разбитая частыми военными передвижениями дорога представляла поток
черной слякоти, через который не везде можно было перейти вброд. Улицу переходили в
нескольких, очень удаленных друг от друга местах, к которым по обеим сторонам
приходилось делать большие обходы. В таких условиях встретил доктор в Пажинске былую
железнодорожную попутчицу Пелагею Тягунову.
Она узнала его первая. Он не сразу установил, кто эта женщина со знакомым лицом,
бросающая ему через дорогу, как с одной набережной канала на другую, двойственные
взгляды, то полные решимости поздороваться с ним, если он её узнает, то выражающие
готовность отступить.
Через минуту он всё вспомнил. Вместе с образами переполненного товарного вагона,
толпы согнанных на трудовую повинность, их конвойных, и пассажирки с перекинутыми на
грудь косами, он увидел своих в середине картины. Подробности позапрошлогоднего
семейного переезда с яркостью обступили его.
Родные лица, по которым он истосковался смертельно, живо возникли перед ним.
Кивком головы он подал знак, чтобы Тягунова поднялась немного вверх по улице, к
месту, где её переходили по выступающим из грязи камням, сам достиг этого места,
переправился к Тягуновой и поздоровался с ней.
Она ему много рассказала. Напомнив ему о незаконно забранном в партию
трудобязанных красивом неиспорченном мальчике Васе, ехавшем вместе с ними в одной
теплушке, Тягунова описала доктору свою жизнь в деревне Веретенниках у Васиной мамы.
Ей было у них очень хорошо. Но деревня колола ей глаза тем, что она в веретенниковском
обществе чужая, пришлая.
Ее попрекали сочиненной её якобы близостью с Васею. Пришлось ей уехать, чтобы
окончательно её не заклевали. Она поселилась в городе Крестовоздвиженске у сестры Ольги
Галузиной. Слухи о виденном будто в Пажинске Притульеве её сюда сманили. Сведения
оказались ложными, а она тут застряла на жительство, получив работу.
Тем временем случились несчастия с людьми, милыми её сердцу. Из Веретенников