Page 270 - Доктор Живаго

В невиданном, до тех пор небывалом количестве в полях развелись мыши. Они сновали
по лицу и рукам доктора и пробегали сквозь его штанины и рукава, когда ночь застигала его
в поле и ему приходилось залечь где-нибудь у межи на ночлег. Их несметно
расплодившиеся, отъевшиеся стаи шмыгали днем по дороге под ногами и превращались в
скользкую, пискляво шевелящуюся слякоть, когда их давили.
Страшные, одичалые, лохматые деревенские дворняги, которые так переглядывались
между собою, точно совещались, когда им наброситься на доктора и загрызть его, брели
скопом за доктором на почтительном расстоянии. Они питались падалью, но не гнушались и
мышатиной, какою кишело поле, и поглядывая издали на доктора, уверенно двигались за
ним, все время чего-то ожидая. Странным образом они в лес не заходили, с приближением к
нему мало по малу начинали отставать, сворачивали назад и пропадали.
Лес и поле представляли тогда полную противоположность.
Поля без человека сиротели, как бы преданные в его отсутствие проклятию.
Избавившиеся от человека леса красовались на свободе, как выпущенные на волю узники.
Обыкновенно люди, главным образом, деревенские ребятишки, не дают дозреть орехам
и обламывают их зелеными. Теперь лесные склоны холмов и оврагов сплошь были покрыты
нетронутой шершаво золотистой листвой, как бы запылившейся и погрубевшей от осеннего
загара. Из нее торчали изрядно оттопыренные, точно узлами или бантами завязанные, втрое
и вчетверо сросшиеся орехи, спелые, готовые вывалиться из гранок, но еще державшиеся в
них. Юрий Андреевич без конца грыз и щелкал их по дороге. Карманы были у него ими
набиты, котомка полна ими.
В течение недели орехи были его главным питанием.
Доктору казалось, что поля он видит тяжко заболев, в жаровом бреду, а лес — в
просветленном состоянии выздоровления, что в лесу обитает Бог, а по полю змеится
насмешливая улыбка диавола.

3

Как раз в эти дни, на этой части пути доктор зашел в сгоревшую до тла, покинутую
жителями деревню. В ней до пожара строились только в один ряд, через дорогу от реки.
Речная сторона оставалась незастроенной.
В деревне уцелело несколько считанных домов, почернелых и опаленных снаружи. Но
и они были пусты, необитаемы. Прочие избы превратились в кучи угольев, из которых
торчали кверху черные стояки закопченных печных труб.
Обрывы речной стороны изрыты были ямами, из которых извлекали жерновой камень
деревенские жители, жившие в прежнее время его добычей. Три таких недоработанных
мельничных круга лежали на земле против последней в ряду деревенской избы, одной из
уцелевших. Она тоже пустовала, как все остальные.
Юрий Андреевич зашел в нее. Вечер был тихий, но точно ветер ворвался в избу, едва
доктор ступил в нее. По полу во все стороны поехали клочки валявшегося сена и пакли, по
стенам закачались лоскутья отставшей бумаги. Все в избе задвигалось, зашуршало. По ней с
писком разбегались мыши, которыми, как вся местность кругом, она кишела.
Доктор вышел из избы. Сзади за полями садилось солнце.
Закат затоплял теплом золотого зарева противоположный берег, отдельные кусты и
заводи которого дотягивались до середины реки блеском своих блекнущих отражений. Юрий
Андреевич перешел через дорогу и присел отдохнуть на один из лежащих в траве жерновов.
Снизу из-за обрыва высунулась светлорусая волосатая голова, потом плечи, потом
руки. С реки подымался кто-то по тропинке с полным ведром воды. Человек увидал доктора
и остановился, выставившись над линией обрыва до пояса.
— Хошь, напою, добрый человек? Ты меня не замай и я тебя не трону.
— Спасибо. Дай, напьюсь. Да выходи весь, не бойся. Зачем мне тебя трогать?
Вылезший из-под обрыва водонос оказался молодым подростком.