Page 271 - Доктор Живаго
P. 271

Он был бос, оборван и лохмат.
                     Несмотря  на  свои  дружелюбные  слова,  он  впился  в  доктора  беспокойным
               пронизывающим  взором.  По  необъяснимой  причине  мальчик  странно  волновался.  Он  в
               волнении поставил ведро наземь, и вдруг, бросившись к доктору, остановился на полдороге
               и забормотал:
                     — Никак… Никак… Да нет, нельзя тому быть, привиделось.
                     Извиняюсь, однако, товарищ, дозвольте спросить. Мне помстилось, точно вы знакомый
               человек будете. Ну да! Ну да!
                     Дяденька доктор?!
                     — А ты сам кто?
                     — Не признали?
                     — Нет.
                     — Из  Москвы  в  эшелоне  с  вами  ехали,  в  одном  вагоне.  На  трудовую  гнали.  Под
               конвоем.
                     Это  был  Вася  Брыкин.  Он  повалился  перед  доктором,  стал  целовать  его  руки  и
               заплакал.
                     Погорелое место оказалось Васиной родной деревней Веретенниками. Матери его не
               было  в  живых.  При  расправе  с  деревнею  и  пожаре,  когда  Вася  скрывался  в  подземной
               пещере из-под вынутого камня, а мать полагала, что Васю увезли в город, она помешалась с
               горя и утопилась в той самой реке Пелге, над берегом которой сейчас доктор и Вася, беседуя,
               сидели. Сестры Васи Аленка и Аришка по неточным сведениям находились в другом уезде в
               детдоме.  Доктор  взял  Васю  с  собою  в  Москву.  Дорогою  он  насказал  Юрию  Андреевичу
               разных ужасов.

                                                               4

                     — Это ведь летошней осени озимые сыплются. Только высеялись, и повалили напасти.
               Когда тетя Поля уехала. Тетю Палашу помните?
                     — Нет. Да и не знал никогда. Кто такая?
                     — Как это не знали? Пелагею Ниловну! С нами ехала.
                     Тягунова. Лицо открытое, полная, белая.
                     — Это которая всё косы заплетала и расплетала?
                     — Косы, косы! Ну да! В самую точку. Косы!
                     — Ах, вспомнил. Погоди. Да ведь я её потом в Сибири встретил, в городе одном, на
               улице.
                     — Статочное ли дело! Тетю Палашу?
                     — Да что с тобой, Вася? Что ты мне руки трясешь, как бешеный. Смотри, не оторви. И
               вспыхнул, как красная девица.
                     — Ну как она там? Скорее сказывайте, скорее.
                     — Да была жива здорова, когда видел. О вас рассказывала.
                     Точно стояла она у вас или гостила, помнится. А может забыл, путаю.
                     — Ну как же, ну как же! У нас, у нас! Мамушка её как родную сестру полюбила. Тихая.
               Работница.  Рукодельница.  Пока  она  у  нас  жила,  дом  был  полная  чаша.  Сжили  её  из
               Веретенников, не дали покоя наговорами.
                     Мужик Харлам Гнилой был в деревне. Подбивался к Поле.
                     Безносый ябедник. А она на него и не глядит. Зуб он на меня за это имел. Худое про
               нас, про меня и Полю сказывал. Ну, и она уехала. Совсем извел. Тут и пошло.
                     Убийство  тут  недалеко  приключилось  одно  страшное.  Вдову  одинокую  убили  на
               лесном хуторе поближе к Буйскому. Одна около лесу жила. В мужских ботинках с ушками
               ходила, на резиновой перетяжке. Злющая собака на цепи кругом хутора бегала по проволоке.
               По кличке Горлан. С хозяйством, с землей сама справлялась без помощников. Ну вот, вдруг
               зима, когда никто не ждал. Рано выпал снег. Не выкопала вдова картошки. Приходит она в
   266   267   268   269   270   271   272   273   274   275   276