Page 81 - Доктор Живаго

Республика опиралась на дезертиров из двести двенадцатого пехотного полка, с
оружием в руках покинувших позиции и через Бирючи пришедших в Зыбушино к моменту
переворота.
Республика не признавала власти Временного правительства и отделилась от остальной
России. Сектант Блажейко, в юности переписывавшийся с Толстым, объявил новое
тысячелетнее зыбушинское царство, общность труда и имущества и переименовал волостное
правление в апостолат.
Зыбушино всегда было источником легенд и преувеличений. Оно стояло в дремучих
лесах, упоминалось в документах Смутного времени, и его окрестности кишели
разбойниками в более позднюю пору. Притчей во языцех были состоятельность его
купечества и фантастическое плодородие его почвы. Некоторые поверья, обычаи и
особенности говора, отличавшие эту, западную, часть прифронтовой полосы, шли именно из
Зыбушина.
Теперь такие же небылицы рассказывали про главного помощника Блажейко.
Утверждали, будто это глухонемой от рождения, под влиянием вдохновения обретающий
дар слова и по истечении озарения его снова теряющий.
В июле Зыбушинская республика пала. В местечко вошла верная Временному
правительству часть. Дезертиров выбили из Зыбушина, и они отошли к Бирючам.
Там за путями на несколько верст кругом тянулись лесные вырубки, на которых
торчали заросшие земляникою пни, стояли наполовину растащенные штабеля старых
невывезенных дров и разрушались землянки работавших тут когда-то сезонников лесорубов.
Здесь и засели дезертиры.

4

Госпиталь, в котором лежал, а потом служил, и который собирался теперь покинуть
доктор, помещался в особняке графини Жабринской, с начала войны пожертвованном
владелицей в пользу раненых.
Двухэтажный особняк занимал одно из лучших мест в Мелюзееве. Он стоял на
скрещении главной улицы с центральной площадью города, так называемым плацем, на
котором раньше производили учение солдат, а теперь вечерами происходили митинги.
Положение на перекрестке с нескольких сторон открывало из особняка хорошие виды.
Кроме главной улицы и площади, из него был виден двор соседей, к которому он
примыкал, — бедное провинциальное хозяйство, ничем не отличавшееся от деревенского.
Открывался также из него старый графинин сад, куда дом выходил заднею стеной.
Особняк никогда не представлял для Жабринской самостоятельной ценности. Ей
принадлежало в уезде большое имение «Раздольное», и дом в городе служил только
опорным пунктом для деловых наездов в город, а также сборным местом для гостей,
съезжавшихся летом со всех сторон в имение.
Теперь в доме был госпиталь, а владелица была арестована в Петербурге, месте своего
постоянного жительства.
Из прежней челяди в особняке оставались две любопытные женщины, старая
гувернантка графининых дочерей, ныне замужних, мадемуазель Флери, и бывшая белая
кухарка графини, Устинья.
Седая и румяная старуха, мадемуазель Флери, шаркая туфлями, в просторной
поношенной кофте, неряхой и растрепой расхаживала по всему госпиталю, с которым была
теперь на короткой ноге, как когда-то с семейством Жабринских, и ломаным языком
что-нибудь рассказывала, проглатывая окончанья русских слов на французский лад. Она
становилась в позу, размахивала руками и к концу болтовни разражалась хриплым хохотом,
кончавшимся затяжным, неудержимым кашлем.
Мадемуазель знала подноготную сестры Антиповой. Ей казалось, что доктор и сестра
должны друг другу нравиться.