Page 115 - Донские рассказы

защитников каких-то несчастных курей жалко? Да мы все отдадим, лишь бы вы немца
сюда не допустили! И то сказать, до каких же пор будете отступать? Пора бы уж и
упереться… Вы не обижайтесь за черствое слово, но срамотно на вас глядеть…
– Выходит так, что не тот ключик к вашему замку мы подбирали? – спросил Лопахин.

– Выходит, что так, – улыбнулась хозяйка. Лопахин крякнул от досады, махнул рукой и
пошел к колодцу. «Что-то не везет мне на любовь последнее время», – с грустью
вынужден был признать он, шагая по тропинке.

Командир дивизии полковник Марченко, раненный под Серафимовичем в предплечье и
голову, в это утро, после перевязки, выпил стакан крепкого чаю, прилег отдохнуть. От
потери крови и бессонных ночей все эти дни после ранения он чувствовал
непроходящую слабость и болезненную, бесившую его сонливость. Однако едва лишь
овладело им короткое забытье – в дверь кто-то негромко, но настойчиво постучался. Не
ожидая разрешения, в полутемную комнату вошел начштаба майор Головков.
– Ты не спишь, Василий Семенович? – спросил он.

– Нет, а что ты хотел?
Преждевременно полнеющий, бочковатый и низкорослый Головков быстрыми шагами
подошел к окну, снял пенсне и, протирая его носовым платком, стоя спиной к Марченко,
сказал дрогнувшим голосом:

– Прибыл Тридцать восьмой…
– А-а-а… – Марченко резко приподнялся на койке и со скрежетом стиснул зубы: острая
боль в височной кости чуть не опрокинула его навзничь.

Он снова прилег, собрал все силы, спросил чужим и далеким голосом:
– Как же?..

И откуда-то издалека дошел до его слуха знакомый голос Головкова:

– Двадцать семь бойцов. Из них пятеро легко раненных. Привел старшина Поприщенко.
Большинство – из второго батальона. Материальная часть – ты знаешь… Знамя полка
сохранено. Люди ждут в строю. – И совсем близко, над ухом: – Вася, ты не вставай.
Приму я. Не вставай же, чудак, тебе худо! Ты белый, как стенка. Ну, разве можно так?!
Несколько минут Марченко сидел на койке, тихо покачиваясь, положив смуглую руку на
забинтованную голову. На правом виске его густо высыпали мелкие росинки пота.
Последним усилием воли он поднял свое большое костистое тело, твердо сказал:
– Я выйду к ним. Ты знаешь, Федор, под этим знаменем я прослужил до войны восемь
лет… Я сам к ним выйду.
– Не упадешь, как вчера?

– Нет, – сухо ответил Марченко.
– Может быть, поддержать тебя под локоть?

– Нет. Пойди, скажи – рапорта не надо. Знамя расчехлить.
С крыльца Марченко сходил, медленно и осторожно ставя ноги на шаткие ступеньки,
придерживаясь рукою за перила, и когда грузно ступил на землю – в строю глухо и
согласно щелкнули двадцать семь пар стоптанных солдатских каблуков.

Как слепой, сначала на носок, а затем уже на всю подошву ставя ногу, полковник тихо
подходил к строю. Старшина Поприщенко молча шевелил губами. В немой тишине
слышно было сдержанно-взволнованное дыхание бойцов и шорох песка под ногами
полковника.
Остановившись, он оглядел лица бойцов одним незабинтованным и сверкавшим, как
кусок антрацита, черным глазом, неожиданно звучным голосом сказал: