Page 42 - Донские рассказы

Николаю было тепло и радостно думать о людях, с которыми связала его боевая дружба,
но вскоре размышления его прервал Лопахин. Потный и красный, он подошел
торопливыми шагами, отдуваясь, сказал:
– Ну и жарища! Прямо адово пекло. – И испытующе взглянул на Николая, пытаясь по
лицу определить, слышал он его разговор со старухой или нет.
– Насчет щей интересовался? – спросил Николай.
– Какие там щи, если раков будем варить! – раздраженно ответил Лопахин.

– Что же ты так долго там пробыл?

Лопахин воровато повел глазами, ответил:
– Старушка такая веселая, разговорчивая попалась, никак не уйдешь. Все ее интересует:
кто мы, да откуда, да куда идем… Прямо прелесть, а не старушка! Сыны у нее тоже в
армии, ну, она увидела военного и, конечно, растаяла, угощать затеялась, сметаны
предлагала…

– И ты отказался? – испуганно спросил Николай. Лопахин смерил его уничтожающим
взглядом.

– Что я, странник или нищий какой, чтобы у бедной старушки последнюю сметану
сожрать?
– Напрасно отказался, – грустно сказал Николай. – За сметану можно бы было заплатить
ей.
Глядя в сторону, Лопахин сказал:

– Я не знал, что ты такой любитель сметаны, а то бы, конечно, взял. Ну да это дело
поправимое: обратно ведро я не понесу, хватит с меня этого удовольствия, ты отнесешь
и, кстати, сметаны попросишь. Старушка такая добрая, что и копейки с тебя не возьмет.
Ты не вздумай предлагать ей денег, а то обидишь ее. Она мне так и сказала: «До того
мне жалко отступающих бойцов, до того жалко, что готова все им отдать!» Ну, пошли, а
то раки наши подохнут к черту!
Николай доел кашу, вымыл и насухо вытер котелок. Лопахин не стал есть свою порцию.
Он на корточках сидел около костра, мешал палкой в ведре и с вожделением смотрел на
раков, вытянувших неподвижные клешни из окутанной паром воды. Приторный запах
разваренного укропа стоял возле костра, и Лопахин время от времени шевелил
ноздрями, вкусно причмокивал и говорил:
– Ну, просто совсем как на Садовой в Ростове, в гостинице «Интурист»: укропчиком
пахнет, свежими раками… Полдюжины пива бы сюда, ледяного, «трехгорного», и больше
ничего не надо. Ой, держите меня, товарищи! От этих ароматов я в огонь могу
свалиться!

По переулку, с интервалами, шли на восток автомашины медсанбата. Последней прошла
открытая американская машина, новенькая, тускло отсвечивающая зеленой краской, но
уже во многих местах продырявленная пулями, с изуродованным осколками капотом.
Прислонясь к бортам, в ней сидели легкораненые; оттеняя их смуглые, загорелые лица,
ослепительно белели свежие бинты.

– Хоть бы брезентом накрыли машину, – с досадой сказал Николай. – Испекутся ведь на
такой жаре!

Высокий красноармеец проводил взглядом раненых, вздохнул.
– За каким лешим понесло их днем? Степь голая, налетят самолеты, ну и наделают
лапши. Соображения у людей нету!
– А может, они по необходимости тронулись, – возразил другой. – Вон что-то и саперы
перестали молотками стучать, одни мы прохлаждаемся.