Page 40 - Донские рассказы

– Все равно для двоих это много, – решительно сказал Лопахин. – Принимайте в
компанию и нас. Берусь достать ведро и соли, варить будем вместе, идет?

– Сами наловите.
– Да что ты, милый! Когда же мы теперь успеем? Угощай, не ломайся, а как только
Берлин займем, пивом угощу, честное бронебойное слово!
Высокий сложил трубочкой мелкие губы, насмешливо свистнул:

– Вот это утешил!
Лопахину, видно, очень хотелось попробовать вареных раков. Подумав немного, он
сказал:
– Впрочем, могу и сейчас, по рюмке водки на нос у меня найдется, сохранял ее на случай
ранения, но сейчас по поводу раков придется выпить.
– Пошли! – коротко сказал высокий, обрадованно блеснув глазами.
Лопахин уверенно, будто у себя дома, распахнул покосившуюся калитку, вошел во двор,
непролазно заросший бурьяном и крапивой. Полуразрушенные дворовые постройки,
повисшая на одной петле ставня, прогнившие ступеньки крыльца – все говорило о том,
что в доме нет мужских рук. «Хозяин, наверно, на фронте, значит, дело будет», – решил
Лопахин.
Около сарая небольшая, сердитая на вид старуха в поношенной синей юбке и грязной
кофтенке складывала кизяки. Заслышав скрип калитки, она с трудом распрямила спину
и, приложив к глазам сморщенную, коричневую ладонь, молча смотрела на незнакомого
красноармейца. Лопахин подошел, почтительно поздоровался, спросил:
– А что, мамаша, не добудем ли мы у вас ведро и немного соли? Раков наловили, хотим
сварить.

Старуха нахмурилась и грубым, почти мужским по силе голосом сказала:

– Соли вам? Мне вам кизяка вот этого поганого жалко дать, не то что соли!
Лопахин ошалело поморгал глазами, спросил:

– За что же такая немилость к нам?
– А ты не знаешь, за что? – сурово спросила старуха. – Бесстыжие твои глаза! Куда
идете? За Дон поспешаете? А воевать кто за вас будет? Может, нам, старухам,
прикажете ружья брать да оборонять вас от немца? Третьи сутки через хутор войско
идет, нагляделись на вас вволюшку! А народ на кого бросаете? Ни стыда у вас, ни
совести, у проклятых, нету! Когда это бывало, чтобы супротивник до наших мест
доходил? Сроду не было, сколько на свете живу, а не помню! По утрам уж слышно, как
на задней стороне пушки ревут. Соли вам захотелось? Чтоб вас на том свете солили, да
не пересаливали! Не дам! Ступайте отсюдова!
Багровый от стыда, смущения и злости, Лопахин выслушал гневные слова старухи,
растерянно сказал:

– Ну, и люта же ты, мамаша!

́
– А не стоишь ты того, чтобы к тебе доброй быть. Уж не за то ли мне тебя жаловать, что
ты исхитрился раков наловить? Медаль-то на тебя навесили небось не за раков?
– Ты мою медаль не трогай, мамаша, она тебя не касается.
Старуха, наклонившаяся было над рассыпанными кизяками, снова выпрямилась, и
глубоко запавшие черные глаза ее вспыхнули молодо и зло.

– Меня, соколик ты мой, все касается. Я до старости на работе хрип гнула, все налоги
выплачивала и помогала власти не за тем, чтобы вы сейчас бегли, как оглашенные, и
оставляли бы все на разор да на поруху. Понимаешь ты это своей пустой головой?