Page 46 - Донские рассказы

юркий Кочетыгов быстро скользил между бурыми холмиками сурчиных нор, и только
полоска слегка колеблющегося ковыля еле приметно указывала его движение.

Николай видел, как, стремительно привстав, Кочетыгов взмахнул отведенной в сторону
рукой и тотчас же упал, а навстречу грохочущей гусеницами стальной громадине,
описывая тяжелую дугу, полетела противотанковая граната.
С левой стороны танка поднялся прорезанный косым, бледным пламенем широкий столб
земли, словно неведомая огромная птица взмахнула вдруг черным крылом, и танк,
судорожно содрогнувшись, повернулся на одной гусенице и застыл на месте, подставив
под огонь отмеченный крестом борт.

Умолкшее за несколько минут до этого ружье бронебойщика Борзых снова заговорило,
расстреливая в упор подбитую, беспомощно завалившуюся на бок машину. После
первого же выстрела из щелей танка показался дымок.

Пулемет на танке залился длинной, захлебывающейся очередью и смолк. Танкисты не
захотели или не смогли уже покинуть машину, спустя несколько минут там стали
рваться боеприпасы, и освобожденный дым хлынул из пробоин и безмолвной башни
густыми, пенистыми клубами.
Придавленная пулеметным огнем, пехота противника несколько раз пыталась подняться
и снова залегала. Наконец она поднялась, короткими перебежками пошла на сближение,
но в это время танки круто развернулись, двинулись назад, оставив на склоне шесть
догорающих и подбитых машин.
Откуда-то, словно из-под земли, Николай услышал глухой, ликующий голос Звягинцева:

– Микола! Умыли мы их, б…! Они с ходу хотели взять, нахрапом, а мы их умыли! Здорово
мы их умыли! Пускай опять идут, мы их опять умоем!

Николай зарядил порожние диски, попил немного противно теплой воды из фляги,
посмотрел на часы. Ему казалось, что бой длился несколько минут, а на самом деле с
начала атаки прошло больше получаса, заметно склонилось на запад солнце, и лучи его
уже стали утрачивать недавнюю злую жгучесть.
Еще раз глотнув воды, Николай с сожалением отнял от пересохших губ фляжку,
осторожно выглянул из окопа. В ноздри ему ударил тяжелый запах горелого железа и
бензина, смешанный с горьким, золистым духом жженой травы. Около ближайшего
танка выгорала трава, по верхушкам ковыля метались мелкие, почти невидимые в
дневном свете язычки пламени, на склоне дымились обугленные, темные остовы
неподвижных танков, и словно бы больше стало холмиков возле сурчиных нор, только
теперь не все они были однообразно бурого цвета, многие из них отсюда, с высоты,
казались более плоскими, серо-зелеными, и Николай, всмотревшись, понял, что это
трупы убитых немцев, и в душе пожалел, что серо-зеленых холмиков не так-то уж много,
как хотелось бы ему…

Из балки застучали пулеметы. Николай спрятал за бруствером голову; отдыхая,
привалился потной спиной к стенке окопа, стал смотреть вверх. Только там, в этой
холодной, ко всему равнодушной синеве ничто не изменилось: так же высоко и плавно
кружил степной подорлик, изредка шевеля освещенными снизу широкими крыльями;
белое с лиловым подбоем облачко, похожее на раковину и отливающее нежнейшим
перламутром, по-прежнему стояло в зените и словно совсем не двигалось; все так же
откуда-то с вышины звучали простые, но безошибочно находящие дорогу к сердцу трели
жаворонков; лишь слегка прозрачнее выглядела туманная дымка на дальней
возвышенности, и обрамлявшие ее перелески теперь уже не казались невесомыми и как
бы парящими над землей, а стали синее и приобрели осязаемую на взгляд, грубоватую
плотность…
Николай ждал, что вторая атака немцев начнется, когда танки и автоматчики
предпримут обходное движение, но немцы, видимо, торопились прорваться к скрещению
дорог и выйти на лежавший за высотой грейдер: танки и сопровождавшая их пехота, как
и в первый раз, с тупым упрямством пошли в лоб по усеянному трупами склону.

И снова, отсеченная от танков огнем, залегла на голом склоне пехота, и снова