Page 183 - Собрание рассказов

Ингерсоллом, спокойно взглянул на его профиль. — С этим местом.
— А, — сказал тот. Он коротко, резко взмахнул рукой. — Смирился.
Судья не поднимал глаз.
— Вы приемлете это, да? Принимаете? — Он, казалось, целиком был поглощен
сигаретой. — Если бы только я мог увидеть Его, поговорить с Ним. — Он медленно крутил
сигарету между пальцами. — Возможно, именно Его я искал. Возможно, я искал Его все то
время, когда читал ваши книги, и Вольтера, и Монтескье. Возможно. — Он медленно крутил
сигарету. — Я верил в вас. В вашу искренность. Я говорил себе: если Истина может быть
постигнута человеком, то этот человек будет среди тех, кто постигнет ее. Некогда — в те
годы меня мучила тоска, подобная ноющей боли от старой раны, которая заставляет даже
разумного человека ломать себе голову над чем угодно, над любым пустяком, — у меня
были нелепые фантазии: вы первый будете смеяться над этим, как я сам смеялся потом; я
думал, может быть, на пути в небытие есть дорожная станция, где на мгновение люди
меньшего масштаба могли бы лицом к лицу встретиться с такими людьми, как вы, которым
можно было бы поверить, из чьих уст можно было бы услышать: «Впереди надежда» или
«Впереди пустота». Я говорил себе, что в этом случае я буду искать не Его, я буду искать
Ингерсолла, или Пейна, или Вольтера. — Он уставился на сигарету. — Я жду вашего слова.
Скажите мне то или другое. Я поверю.
Ингерсолл с минуту смотрел на судью. Потом сказал:
— Почему? Почему поверите?
Сигарета в пальцах судьи расползлась, он вновь осторожно скрутил ее, придерживая
пальцами.
— Видите ли, у меня был сын. Последний представитель нашего рода. После смерти
жены мы жили одни, двое мужчин в доме. Знаете ли, это был славный род. Я хотел, чтобы
мой сын вырос мужественным, достойным его. У него был пони, на котором он все время
катался. У меня есть фотография, там они оба; она служит мне закладкой. Часто, разглядывая
фотографию или незаметно для них наблюдая, как они проезжают мимо окна библиотеки, я
думал: Вот надежда моей жизни; о пони я думал: Какую ношу несешь ты бездумно, глупое
животное. Однажды мне позвонили на службу. Кто-то увидел, как пони волочил за собой
по дороге моего мальчика, запутавшегося в стремени. То ли пони лягнул его, то ли он, падая,
ударился головой, я так и не узнал.
Он осторожно положил сигарету на скамейку рядом с собой и открыл портфель. Затем
достал книгу.
— «Философский словарь» Вольтера, — сказал он. — Всегда ношу с собой книгу. Я
книголюб. Так случилось, что моя жизнь была очень одинокой, может быть, потому, что я
последний из моей семьи и, возможно, также и потому, что я республиканец, а служу в
цитадели демократов. Я федеральный судья из Миссисипи. Отец моей жены был
республиканцем. — И добавил торопливо — Я полагаю, что принципы республиканской
партии стране всего пригоднее. Вы не поверите, но за последние пятнадцать лет моим
единственным интеллектуальным собеседником был неистовый атеист, почти безграмотный,
который не только презирал всякую логику и науку, но от которого, кроме всего прочего,
еще и дурно пахло. Иногда, сидя с ним в моем кабинете влажными летними вечерами, я
думал, что если, вернувшись к вере, он покончит со своим предубеждением против ванны, то
мне простятся все мои грехи. — Он достал фотографию из книги и показал ее. — Это был
мой сын.
Тот смотрел на фотографию, не двигаясь, не пытаясь ее взять. С коричневого
потускневшего картона с серьезным и спокойным высокомерием смотрел мальчик лет
десяти, сидящий верхом на пони.
— Он вообще все время ездил верхом. Даже в церковь (тогда я регулярно ходил в
церковь. Я до сих пор хожу иногда, даже сейчас). Пришлось даже нанять слугу специально,
чтобы… — Он задумчиво смотрел на фото. — После смерти его матери я больше не
женился. А моя мать всегда хворала. Я мог выпросить у нее все, что угодно. Я мог уговорить