Page 95 - Глазами клоуна
P. 95

— Меня все это так огорчает, — сказала она, — вам, наверное, тяжело. Я не знал, что
               именно  она  имеет  в  виду:  пасквиль  Костерта,  который,  очевидно,  прочел  весь  Бонн,  или
               венчание Марии, или и то и другое.
                     — Нельзя ли вам чем-нибудь помочь? — спросила она вполголоса.
                     — Да, — ответил я, — приходите и сжальтесь надо мной и над моим коленом тоже —
               оно довольно-таки сильно распухло.
                     Моника промолчала. А я-то ждал, что, она тотчас скажет:  «Хорошо!»  —  и мне даже
               стало жутко при мысли, что она и впрямь последует моему зову. Но она сказала:
                     — Сегодня не могу, ко мне должны прийти.
                     Она могла бы объяснить, кого она ждет, или по крайней мере сказать: Ко мне зайдет
               приятельница  или приятель.  После  ее  слов  «ко  мне  должны  прийти»  я  почувствовал  себя
               совсем скверно.
                     —  Ну,  тогда  отложим  на  завтра,  мне  придется,  наверное,  пролежать  недельку,  не
               меньше.
                     —  А  можно  мне  пока  помочь  вам  как-нибудь  иначе,  я  хочу  сказать,  нельзя  ли
               что-нибудь сделать для вас по телефону? — Она произнесла это так, что во мне проснулась
               надежда — быть может, все же она ждет просто приятельницу.
                     — Да, — сказал я, — сыграйте мне мазурку Шопена, Си бемоль мажор, опус седьмой.
                     —  Странные  у  вас  фантазии.  —  Она  рассмеялась;  при  звуках  ее  голоса  моя
               приверженность  к  моногамии  впервые  пошатнулась.  —  Я  не  очень  люблю  Шопена,  —
               продолжала она, — и плохо его играю.
                     — О боже, — возразил я, — какая разница! А ноты у вас есть?
                     — Должны где-то быть, — ответила она, — подождите секундочку.
                     Она  положила  трубку  на  стол,  и  я  услышал,  как  она  ходит  по  комнате.  Я  ждал
               несколько минут, пока она снова взяла трубку, и за это время успел вспомнить, как Мария
               рассказала мне, что даже у некоторых святых были подруги. Разумеется, их связывала чисто
               духовная дружба, но все духовное, что женщина дает мужчине, у них, значит, было. А меня
               лишили и этого.
                     Моника снова взяла трубку.
                     — Вот, — сказала она со вздохом, — вот мазурки.
                     — Пожалуйста, — попросил я опять, — сыграйте мне мазурку, Си бемоль мажор, опус
               седьмой, номер один.
                     — Я уже сто лет не играла Шопена, надо бы немного поупражняться.
                     — А, может, вам не хочется, чтобы ваш таинственный гость услышал, что вы играете
               Шопена?
                     — О, — сказала она со смехом, — пусть себе слушает на здоровье.
                     —  Зоммервильд?  —  спросил  я  одними  губами,  услышал  ее  удивленный  возглас  и
               продолжал: — Если это действительно он, стукните его по голове крышкой рояля.
                     — Этого он не заслужил, — возразила она, — он вас очень любит.
                     —  Знаю,  —  сказал  я,  —  и  даже  верю  ему,  но  я  хотел  бы  набраться  мужества  и
               прикончить его.
                     —  Я  немного  порепетирую  и  сыграю  вам  мазурку,  —  сказала  она  поспешно.  Я  вам
               позвоню.
                     —  Хорошо,  —  ответил  я,  но  мы оба  не  сразу  положили трубку.  Я  слышал  дыхание
               Моники, не знаю, сколько времени, но я слышал его, потом она положила трубку. А я еще
               долго  не  опускал  бы  трубку,  только  чтобы  слышать  ее  дыхание.  Боже  мой,  дыхание
               женщины, хотя бы это.
                     Фасоль камнем лежала у меня в желудке, и это усугубляло мою меланхолию; тем не
               менее я отправился на кухню, открыл вторую банку, вывалил фасоль в ту же кастрюлю, в
               какой  грел  раньше,  и  зажег  газ.  Кофейную  гущу  в  фильтровальной  бумаге  я  выкинул  в
               помойное ведро, взял чистую бумагу, всыпал в нее четыре ложки кофе и поставил кипятить
               воду, а после попытался навести в кухне порядок. Подтер тряпкой пролитый кофе, выбросил
   90   91   92   93   94   95   96   97   98   99   100