Page 96 - Глазами клоуна

пустые консервные банки и скорлупки от яиц в ведро. Ненавижу неубранные комнаты, но
сам я не в состоянии убирать. Я пошел в столовую, взял грязные рюмки и отнес их в
раковину на кухню. Теперь в квартире все было в порядке и все же она выглядела
неприбранной. Мария умела непостижимо быстро и ловко придавать каждой комнате
прибранный вид, хотя ничего осязаемого, ничего явного она не совершала. Как видно, весь
секрет в ее руках. Я вспомнил руки Марии — уже самая мысль, что она положит руки на
плечи Цюпфнеру, превращала мою меланхолию в отчаяние. Руки каждой женщины могут
так много сказать — и правду и неправду; по сравнению с ними мужские руки
представляются мне просто кое-как приклеенными чурками. Мужские руки годны для
рукопожатии и для рукоприкладства, ну и, конечно, они умеют опускать курок и
подписывать чеки. Рукопожатия, рукоприкладство, стрельба и подписи на чеках — вот все,
на что способны мужские руки, если не считать работы. Зато женские руки, пожалуй, уже
нечто большее, чем просто руки, даже тогда, когда они мажут масло на хлеб или убирают со
лба прядь волос. Ни один церковник не додумался прочесть проповедь о женских руках в
Евангелии: о руках Вероники и Магдалины, Марии и Марфы, хотя в Евангелии так много
женских рук, ласковых рук, помогавших Христу. Вместо этого они читают проповеди о
незыблемых законах и принципах, об искусстве и государстве. А ведь в частном порядке,
если можно так выразиться, Христос общался почти исключительно с женщинами. Без
мужчин он, конечно, не мог обойтись; ведь такие, как Калик, — приверженцы всякой власти,
они разбираются в организациях и прочей ерунде. Христос нуждался в мужчинах так же, как
человек, задумавший переехать на новую квартиру, нуждается в упаковщиках; мужчины
были ему необходимы для черной работы; впрочем, Петр и Иоанн были не по-мужски
мягкими, зато Павел являлся воплощением мужества, как и подобало настоящему
римлянину. Дома нас во всех случаях жизни пичкали Библией, поскольку среди нашей родни
полным-полно пасторов, но нам ни разу не рассказали о женщинах в Евангелии или о
чем-нибудь столь непостижимом, как притча о неправедном Маммоне. В католическом
кружке тоже не упоминали о неправедном Маммоне; когда я заводил об этом речь, Кинкель
и Зоммервильд смущенно улыбались, словно они поймали Христа на какой-то досадной
оплошности, а Фредебейль утверждал, что в ходе истории выражение это совершенно
стерлось. Его, видите ли, не устраивала «иррациональность» этого выражения. Можно
подумать, что деньги — что-то рациональное. В руках Марии даже деньги теряли свою
сомнительность: у нее была прекрасная черта — она умела обходиться с деньгами небрежно
и в то же время очень бережливо. Поскольку я совершенно не признавал ни чеков, ни любых
других способов «безналичных расчетов», мне вручали гонорар звонкой монетой прямо на
месте, поэтому нам никогда не приходилось определять наш бюджет больше чем на два, в
крайнем случае на три дня вперед. Мария ссужала деньгами почти всех, кто к ней обращался,
а иногда и тех, кто не думал обращаться: ей достаточно было выяснить в разговоре, что
человек нуждается в деньгах.
Так, она заплатила за зимнее пальто сынишки официанта в Геттингене, узнав, что
мальчику пора поступать в школу; частенько она доплачивала за билет и плацкарту
беспомощным старушкам, которые ехали на похороны и, как на грех, попадали в мягкие
вагоны. Я и не знал, как много старушек разъезжает по железной дороге, чтобы
присутствовать на погребении своих чад, внуков, невесток и зятьев, и что иногда эти
старушки — не все, разумеется, — кокетничая своей старушечьей беспомощностью,
забираются со всеми своими тяжелыми чемоданами и сумками, набитыми копченой
колбасой, шпигом и сдобными пирогами, в мягкое купе. В этих случаях я, по настоянию
Марии, укладывал тяжелые чемоданы и сумки в сетки для багажа, хотя все пассажиры
понимали, что у бабуси билет в жестком вагоне. А сама Мария тут же отправлялась к
проводнику, чтобы «уладить дело», пока бабусе не разъяснили, что она малость ошиблась.
Чтобы доплатить нужную сумму, Мария заранее спрашивала, далеко ли едет старушка, а
потом осведомлялась, кого она собирается хоронить. Старушки обычно любезно
комментировали действия Марии, говоря: «Нынешняя молодежь вовсе не такая уж плохая,