Page 100 - Глазами клоуна
P. 100

мерзавец, но у меня есть оправдание — мне ужасно плохо, так плохо, что и не передашь.
                     Она молчала, я слышал только ее дыхание.
                     — Я уезжаю на две недели, — сказала она немного погодя.
                     — Зачем? — спросил я.
                     — Заниматься богословием, — ответила она, — и немного живописью.
                     — Когда же вы придете ко мне, — спросил я, — и состряпаете мне омлет с грибами и
               какой-нибудь салат, они у вас такие вкусные?
                     — Я не могу прийти, — ответила она, — сейчас не могу.
                     — А потом?
                     — Приду, — сказала она; я слышал, что она плачет, затем она положила трубку.

                                                              20

                     Я подумал, что мне необходимо принять ванну, мне казалось, будто я выпачкался с ног
               до  головы,  что от  меня  смердит,  как от  Лазаря...  но  я  был  совершенно  чистый  и от  меня
               ничем  не  пахло.  Я  проковылял  на  кухню,  выключил  газ,  на  котором  стояли  фасоль  и
               кофейник с водой, вернулся в столовую и хлебнул коньяку прямо из горлышка — ничто не
               помогало. Даже телефонный звонок не мог сразу вывести меня из оцепенения. Я снял трубку
               и сказал:
                     — Да.
                     Мне ответила Сабина Эмондс:
                     —  Ганс,  что  за  фортели  ты  выкидываешь?  —  Я  промолчал,  и  она  продолжала:  —
               Посылаешь нам телеграммы. Разыгрываешь трагедии. У тебя так плохи дела?
                     — Очень даже плохи, — сказал я устало.
                     — Я гуляла с детьми, — начала она опять, — а Карл на неделю уехал со своим классом
               в лагерь... пришлось найти кого-нибудь, кто посидел бы с детьми, пока я сбегаю в автомат.
               — По ее голосу можно было понять, что она замотана и немного раздражена, как и всегда,
               впрочем. Я не решался попросить у нее денег. С тех пор как Карл женился, он высчитывает
               каждый грош, чтобы как-то прожить; когда я с ним поссорился, у него было уже трое детей,
               а четвертый — на подходе. Но я не мог собраться с духом и спросить Сабину, родился ли
               этот  четвертый.  В  их  семье  царила  атмосфера  неприкрытой  раздражительности;  повсюду
               валялись проклятые записные книжки Карла, в которых он высчитывал, как им свести концы
               с концами при его жалованье, а когда мы оставались с Карлом с глазу на глаз, он пускался в
               «откровенность», что мне претило, и заводил «мужской разговор» о том, как родятся дети,
               осыпая  упреками  католическую  церковь  (как  будто  я  за  нее  отвечаю),  а  потом  вдруг
               наступала  минута,  когда  он  смотрел  на  меня  глазами  затравленного  зверя;  тут  в  комнате
               обычно  появлялась  Сабина  и  смотрела  на  Карла  с  видом  жертвы:  она  опять  ходила
               беременная. По-моему, самое ужасное, если жена смотрит на мужа с видом жертвы, потому
               что она беременна. Все кончалось тем, что они садились и начинали вместе сокрушаться —
               ведь Карл и Сабина по» настоящему любят друг друга. За стеной визжали дети, с восторгом
               переворачивая ночные горшки и бросая мокрые тряпки на новенькие обои, а Карл между тем
               без  конца  долдонит;  «дисциплина  и  еще  раз  дисциплина»  и  «абсолютное,  безусловное
               послушание»;  в  таких  случаях  мне  приходилось  идти  к  детям  и  показывать  им  фокусы,
               чтобы они утихомирились; но они не желали утихомириться; они пищали от удовольствия и
               обязательно норовили повторить мои фокусы; в конце концов мы рассаживались в столовой,
               брали себе на колени по ребенку и разрешали им сделать маленький глоток из наших рюмок.
               Карл  и  Сабина  заводили  разговор  о  книгах  и  календарях,  где  сказано,  при  каких
               обстоятельствах женщине не грозит забеременеть. Но дети у них все равно появлялись один
               за другим. И им было невдомек, что такого рода беседы — сплошное мучение для меня и для
               Марии, потому что у нас не было детей. Позже, когда Карл напивался, он начинал посылать
               проклятья Риму, метать громы и молнии в кардиналов и папу; причем самое комичное было
               то, что я становился на защиту папы. Мария куда лучше меня разбиралась в церковных делах
   95   96   97   98   99   100   101   102   103   104   105