Page 92 - Глазами клоуна

Вместо того чтобы набрать телефон Калика, я опять позвонил в заведение, где
обучается Лео. Должны же они когда-нибудь покончить с ужином, заглотать свои салаты,
которые обуздывают чувственность. Я обрадовался, услышав тот же голос. Старик курил
сейчас сигару, и это перебивало капустный запах.
— Говорит Шнир, — сказал я, — вы еще не забыли?
— Конечно, — засмеялся он. — Надеюсь, вы не поняли меня буквально и не сожгли
своего Августина.
— А как же, — удивился я, — так и поступил. Разорвал книженцию и по частям
запихал в печку.
Он помолчал минутку.
— Вы шутите, — произнес он хрипло.
— Да нет, — возразил я, — в таких делах я веду себя последовательно.
— Боже мой! — сказал он. — Разве вы не уловили диалектическое начало в моих
высказываниях?
— Не уловил, я прямой, бесхитростный малый, рубаха-парень. А как там мой братец?
— спросил я. — Когда эти господа соизволят наконец закончить свою трапезу?
— Им только что понесли десерт, — ответил он. — Теперь уже скоро.
— Чем их сегодня угощают? — спросил я.
— На десерт?
— Да.
— Собственно, мне этого не следует говорить, но вам я, так и быть, скажу. Компотом
из слив со взбитыми сливками. Недурственно? Вы любите сливы?
— Нет, — ответил я, — к сливам у меня антипатия, непонятная, но непреодолимая.
— Прочтите работу Хоберера об идиосинкразии, все связано с ранними, очень ранними
впечатлениями... большей частью еще в утробный период. Любопытно. Хоберер подробно
разобрал восемьсот случаев... Вы меланхолик?
— Откуда вы знаете?
— Слышу по голосу. Помолитесь богу и примите ванну.
— Ванну я уже принял, а молиться не могу, — ответил я.
— Как жаль, — сказал он. — Я раздобуду вам нового Августина. Или Кьеркегора.
— Его я еще не сжег, — сказал я. — Не можете ли вы еще кое-что передать брату?
— С удовольствием.
— Скажите, чтобы он принес мне денег. Все, какие только раздобудет.
Он что-то пробормотал, а потом громко возвестил:
— Записываю: принести как можно больше денег. Впрочем, вам стоит и впрямь
почитать Бонавентуру. Великолепное чтение, и не вздумайте презирать девятнадцатый век.
По вашему голосу я слышу, что вы презираете девятнадцатый век.
— Вы правы, — согласился я, — я его ненавижу.
— Какое заблуждение, — сказал он. — Чепуха. Даже архитектура была тогда не так уж
плоха, как ее пытаются изобразить. — Он засмеялся. — Сперва доживите до конца
двадцатого, а потом ненавидьте девятнадцатый. Вы не возражаете, если, разговаривая с
вами, я буду есть свой десерт?
— Сливы? — спросил я.
— Нет, — сказал он, слабо хихикнув. — Я впал в немилость, и мне теперь вместо
господской еды дают ту же еду, что и слугам; сегодня у нас на сладкое пудинг с ячменным
сахаром. Впрочем, — как видно, он уже положил в рот ложку пудинга, проглотил и, хихикая,
продолжал, — впрочем, я им мщу за это. Часами разговариваю с одним своим бывшим
братом по обители в Мюнхене, который тоже учился у Шелера. Иногда звоню также в
Гамбург, узнаю в справочной, что там идет в кино, или же соединяюсь с бюро погоды в
Берлине: все из мести. При новой системе, когда сам набираешь междугородний номер, все
остается шито-крыто. — Он снова принялся за еду, хихикнул и немного погодя прошептал: