Page 101 - Хождение по мукам. Хмурое утро
P. 101

вон за тот амбарчик: прощай, товарищ!
                – Иван Степанович, я в такой же мере виноват, если хочешь…

                – Брось, брось. Ну – пойдем, давай закуривай…



                Всю эту ночь Сергей Сергеевич Сапожков с пятью разведчиками-охотниками колесил по
                степи, в надежде обнаружить какие-либо признаки фронта. Но степь была глуха и
                непроглядна. Зажигали спичку и ориентировались по компасу. Некормленые лошади
                приустали, а та, на которой был навьючен пулемет, захромала и тянула повод. Сапожков
                приказал спешиться, разнуздать, отпустить подпруги. Из заседельных мешков достали
                пшеницы, насыпали в шапки, стали кормить лошадей, поставив их спиной к ветру.
                – Товарищ командир, я нашел объяснение, почему мы не могли соприкоснуться с
                фронтом, – сказал Шарыгин, как всегда вдумчиво подбирая слова. – Фронт
                сконцентрировался… (Он озяб, губы у него плохо шевелились.) Мы подтянули фланги в
                район боя, и казаки сконцентрировались… Возможен такой факт?

                – О казаки, казаки, лживые и коварные отродья крокодилов! Ад и тысячу дьяволов! –
                серьезно проговорил Латугин. Трое молодых красноармейцев (мобилизованные на
                казачьих хуторах) прыснули со смеху. Шарыгин сейчас же ответил:
                – Не всегда шутка к месту, товарищ Латугин. Нахальство надо попридержать в
                серьезных делах.
                Сапожков тихо:

                – Будет, ребята, не ссориться.
                Лошади позвякивали удилами, с хрустом жуя пшеницу. За спинами у разведчиков
                посвистывал ветер в дулах винтовок.

                – Жри, не балуй, холера! – прикрикнул Латугин, когда лошадь, выдернув голову из
                шапки, начала ему кланяться.

                Давеча, на хуторе, у колодца, где собрались красноармейцы, Сергей Сергеевич
                Сапожков крикнул охотников в разведку, и первым подошел к нему Шарыгин: «Я иду с
                вами», причем не удержался, добавил, волнуясь: «Не подумайте, товарищ командир, я не
                из лихачества выскакиваю, но, как комсомолец, сознательно, так сказать…»

                Латугин, который привел к колодцу артиллерийскую упряжку и смеялся с
                красноармейцами, услышал это, увидал красное, возбужденное лицо Шарыгина… «Ах,
                черт курносый, – подумал, – нет, врешь, не обскачешь…» И, подернув плечами, подошел
                к Сапожкову:
                – Не лишний буду у вас, Сергей Сергеевич? А то – сбегаю на батарею, отпрошусь.

                Всю дорогу он цеплялся к Шарыгину и смешил красноармейцев. Сейчас его обозвали
                нахалом, и командир сделал замечание. Так! Латугин высыпал из шапки в горсть
                остатки зерна, бросил их в рот.

                – Языка надо добыть, что ж без толку по степи кружиться… Тогда будем знать – где
                фронт сконцентрировался…

                – Правильно, – подтвердил Шарыгин, – дельное предложение.
                – Ну, товарищи, по коням!

                Сапожков надел шапку, взнуздал лошадь, кряхтя, подтянул подпруги и вскочил в седло.
                Перед рассветом стало подмораживать, и ночь была уже не так темна. Предутренний
                зеленоватый свет обозначил мутные края облаков. Ребята, нахохлившись, трусили
                рысцой.

                – Стой! Вон они! – Латугин, роняя шапку, через голову потащил карабин. – Шестеро…
                семеро! – В зеленоватой мути только его морские глаза могли увидать что-то совсем
   96   97   98   99   100   101   102   103   104   105   106