Page 127 - Хождение по мукам. Хмурое утро

Тогда сказал Чугай:
– Товарищ Лева, не горячись, помолчи минутку. Так вот, товарищи, с батькой Махно мы
договорились. Батько подчиняется Главковерху Украинской. Народная армия батьки,
теперь – Пятая дивизия, выступает на Екатеринослав немедленно по приказу. Приказ
Главковерха у меня в кармане. Давайте согласуем действия… С нами – военный спец.
Товарищ Рощин, притуляйся поближе.

Чугай уехал в ту же ночь обратно к батьке в Гуляй-Поле. Он увез с собой и Левку, –
чтобы рабочие не косились на его толстую морду, на лакированные голенища и высокие
калоши, да и не хотелось оставлять такого дурака вдвоем с Рощиным.
К Рощину приставили для связи и наблюдения Марусю. Военный план ревкома никуда
не годился, Рощин высказал это тогда же со всей прямотой. Ревком предложил ему
самому обследовать город и представить свой план. Каждое утро они с Марусей
переплывали на лодке среди льдин дымящийся Днепр, вылезали на правом берегу, в
слободе Мандыровке, просили кого-нибудь из крестьян, едущих на базар, подвезти их до
вокзала, и оттуда – пешком или на трамвае – попадали в центр.
Вокзал с железнодорожным мостом находился на южной стороне, оттуда через весь
город тянулся широкий, в акациях и пирамидальных тополях, Екатерининский проспект;
по обеим сторонам его стояли новые, солидные, с зеркальными окнами, здания – банков,
гостиниц, почты и телеграфа, городской думы. Проспект круто поднимался к старому
городу, раскинутому вокруг соборной площади. Там же помещались казармы.
Вадим Петрович научил Марусю считать шаги, на глаз определять углы, запоминать
особо важные точки обстрела. Время от времени они заходили в кофейню и на листочке
набрасывали план. Листочек этот, сложенный конвертиком, Маруся носила зажатым в
кулаке, чтобы сунуть в рот и проглотить, если их остановят вартовые. Но на них ни разу
никто не покосился, хотя хорошенькая Маруся в простом платке, повязанном по-
украински, и Рощин в шапке с малиновым верхом только ленивому могли бы не
примелькаться. Но здесь было не до них. Петлюровские власти, объявившие себя
республиканско-демократичными, барахтались среди всевозможных комитетов:
боротьбистов, социалистов, сионистов, анархистов, националистов, учредиловцев,
эсеров, энесов, пепеэсов, умеренных, средних, с платформой и без платформы; все эти
дармоеды требовали легализации, помещений, денег и угрожали лишением
общественного доверия. Окончательную путаницу вносила городская дума, где сидел
Паприкаки-младший (Паприкаки-старший, более умный, бежал к Деникину). Дума
проводила политику параллельной власти и даже настаивала на учреждении отдельного
полка, – по-петлюровски – куреня, – имени покойного городского головы Хаима
Соломоновича Гистория.

Понятно, что петлюровским властям оставался один свободный участок для
деятельности – хватать кое-где в ночное время по квартирам рабочих-коммунистов, и то
тех, кто жил на правом берегу.

После дня беготни Рощин и Маруся возвращались уже кратчайшим путем – через мост –
на левый берег, в слободу, в белый мазаный домик на обрыве над Днепром.

В домике всегда была горячо натоплена печь и уютно пахло особенно кисловатым
запахом кизяка. Марусина мать входила с толстой вагонной свечой (Марусин отец
работал на железной дороге), трогала ладонью печь, спрашивала тихим голосом:
– Тепло ли?
– Тепло, мама.

– Ужинать будете?

– Как собаки, голодные, мама.
Вздохнув, она говорила:

– Мы уж с отцом отужинали. Идите, поужинайте, молодым всегда есть хочется..