Page 134 - Хождение по мукам. Хмурое утро

кривой переулок, бульвар… И дальше – вон куда кресты загибают… Я хочу знать
причину – почему топчемся, как в дерьме? – крикнул он резким, птичьим голосом. –
Ступай и выясни. – На клочке бумаги он нацарапал несколько слов, и Каретник из-под
его локтя, дыхнув на печать, стукнул по подписи. – Можешь расстреливать трусов, – даю
тебе право…

Рощин вышел на площадь, где продолжали строиться неровными рядами рабочие
отряды, раздавались крики команды и крики «ура!». От дыма костров, на которых уже
кое-где пристроили варить в котлах кашу, у него закружилась голова, и в памяти
проплыло: знакомый чугун со щами, который Маруся, вскочив из-за стола, подхватывала
из рук матери, и Марусины зубы, кусающие ломоть душистого хлеба. Ну, ладно!

За Рощиным шли с винтовками Сашко и еще двое из команды: один – рябой, веселый,
плотный, как казанок, по фамилии Чиж, другой – все время усмехающийся красивый
юноша, с жестоким лицом и подбитым глазом, прикрытым низко надвинутым козырьком
черного картузика, – водопроводчик, называл он себя Роберт. По Екатерининскому
проспекту пришлось пробираться, хоронясь за выступами домов, от подъезда к подъезду.
Пули так и пели. Бульвар был пуст, но повсюду за окнами, заваленными тюфяками,
появлялись и прятались любопытствующие лица. В подъезде ювелирного магазина сидел
человек в тулупе, – маленькое, высосанное нуждою лицо его было запрокинуто, будто он
поднял его вместе с седой бородой к старому, еврейскому небу, вопрошая: что же это,
господи?

– Ты что тут делаешь? – спросил Чиж.
– Что я делаю? – скорбно ответил человек. – Жду, когда меня убьют.

– Иди домой.
– Зачем я пойду домой? Господин Паприкаки скажет: что дороже – твоя паршивая жизнь
или мой магазин?.. Так лучше я умру около магазина…
Не успели они отойти, сторож высунул бороду из-за дверного выступа:

– Молодые люди, там дальше убивают…
Когда дошли до угла, – над головами по штукатурке резанула очередь пулемета.
Нагнувшись, побежали в боковую улицу и прижались в углублении ворот. Тяжело дыша,
увидели и сосчитали: на перекрестке, на мостовой – семь лежащих трупов и
отброшенные винтовки. Здесь нарвался на огонь один из рабочих отрядов. Роберт,
усмехаясь и раздельно, со злобой произнося слова, сказал:
– Режут с чердака гостиницы «Астория». Предлагаю ликвидировать эту точку.

Предложение показалось дельным. Гостиница «Астория», где два месяца жил Рощин,
находилась на той стороне бульвара, подойти к ней можно было только под огнем. Рощин
раскинутыми руками прижал товарищей к воротам:
– Только по одному, с интервалами, быстро, риска никакого.
Нагнувшись, почти падая, он пробежал до перекрестка и прилег за труп. С чердака
«Астории» стукнуло два раза. Вскочив, он кинулся зигзагами, как заяц, к тополям, на
середину бульвара. С чердака, с опозданием, торопливо застучало, но он был уже в
«мертвом» пространстве. Прислонясь к стволу тополя, сняв шапку, вытер ею лицо,
забрал воздуху, крикнул:
– Сашко, беги ты…

В зеркальную дверь гостиницы пришлось постучать ручными гранатами, – тогда изнутри
отвалили комод и дверь открыли. Роберт оттолкнул солидного швейцара, завопившего
было: «Ромка, куда ты, стервец…», – и кинулся с поднятой гранатой. В вестибюле было
полно постояльцев, спустившихся со всех этажей, – при виде романтически
настроенного юноши с гранатой и за ним еще троих вооруженных публика молча начала
удирать вверх по лестнице. Запыхавшиеся приплющивались к перилам. Рощин,
поднимаясь, узнавал многих. И его узнали, – если бы можно было убить взглядом, он бы
сто раз упал мертвым. Один только благодушный помещик, тот, на чьей шее висели три