Page 136 - Хождение по мукам. Хмурое утро

охране остались только свои люди, разбудили Мартыненко, и Чугай сказал ему так:
– Пришли по твою черную совесть, товарищ, хуже, как ты поступаешь, – некуда… Либо
ты определенно качайся к Петлюре, но живым мы тебя не отпустим, либо – впрягай
орудия…

– А что ж, можно, – утречком приведу к вам пушки…
– Не утречком, давай сейчас… Эх, проспишь ты царствие небесное, Мартыненко…

– Да я что ж, сейчас – так сейчас…
На следующий день все окна в Екатеринославе задребезжали от пушечной стрельбы. На
проспекте полетели в воздух булыжники, ветви тополей, куски бульварных киосков.
Увлекаемые этой суровой музыкой, рабочие отряды, крестьянский полк и махновская
пехота кинулись на петлюровцев и оттеснили их до полугоры. Тогда представители
различных партийных и беспартийных организаций, а также Паприкаки-младший, неся
на тросточках белые флаги, с великими опасностями добрались до ревкома и
предложили посредничество для скорейшего достижения перемирия и прекращения
гражданской войны.
Мирон Иванович, сидя – сутулый, в пальтишке с оторванными пуговицами и в
засаленной кепке – у стола в вестибюле «Астории» и без малейшего выделения слюнных
желез жуя черствый хлеб, сказал делегатам:

– Нам самим не интересно разрушать город. Предлагаем ультиматум: к трем часам
пополудни все петлюровские части складывают оружие, контрреволюционные
дружинники прекращают стрельбу с чердаков. В противном случае в три часа одну
минуту наша артиллерия открывает огонь по городу в шахматном порядке.
Председатель говорил медленно, жевал еще медленнее, лицо его было темное от копоти.
Делегаты упали духом. Долго шепотом совещались и захотели спорить. Но в это время
на мраморной лестнице в вестибюль с шумом спустились пестро и разнообразно одетые
люди: впереди шли двое, держа в руках – в обнимку – пулеметы Льюиса, за ними –
дюжина нахальных парней, обвешанных оружием, и в середине – длинноволосый
человечек с окаянными глазами…

Делегаты выхватили из рук председателя ультиматум и поспешили на бульвар, на
свежий воздух, под летящие пули.

Петлюровское командование отклонило ультиматум. В три часа одну минуту батько
Махно бесновался и стучал револьвером по столу, за которым заседал Реввоенсовет,
требуя раскатать город без пощады в шахматном порядке. Членам Реввоенсовета,
местным рабочим, родившимся здесь, жалко было города. Все же слабости
обнаруживать было нельзя, решили попугать буржуев. С запозданием, четырнадцать
пушек Мартыненко рявкнули. Кое-где из стен больших домов, поднимавшихся уступами,
брызнули осколки кирпича и штукатурки. Представители комитетов забегали, как
мыши, от петлюровцев в Реввоенсовет. Атаки рабочих отрядов не прекращались.
Петлюровцы стали отступать в конец бульвара, на самую гору.

В ночь на четвертые сутки восстания ревком объявил в городе советскую власть.

Всю ночь ревком формировал правительство. Как тогда в вагоне и предполагал Мирон
Иванович, – анархисты и левые эсеры заключили блок с батькой Махно, на его плечах
ворвались на заседание и бешено дрались теперь за каждое место. Эсеры подобрались
почему-то все небольшого роста, но крепенькие, выспавшиеся, и переспорить их было
очень трудно.

Каждый из них, вскакивая, со свежей улыбкой первым делом обращался к батьке: он-то,
Махно, – истинный представитель народной стихии, он-то – сказочный вождь и великий
стратег, всеочищающий огонь и железная метла… А что за красота его хлопцы,
беззаветные удальцы!

Батько, сжав бледные губы, слушал и только кивал испитым лицом. А неукротимый эсер