Page 24 - Хождение по мукам. Хмурое утро

5
Шумели берега Дона между станицами Нижне-Чирской и Калачом, – по трем плавучим
мостам, на паромах и лодках переправлялись конные и пешие полки Всевеликого Войска
Донского. В походном строю шли конные сотни в новых мундирах, в заломленных
бескозырках с выпущенными, по обычаю, на лоб чубиками, воспетыми в песнях.
Пестрели флажки на пиках, брызгала меж мостовыми досками вода из-под копыт
молодых коней, боязливо косившихся на серый Дон.

Плыли поперек реки длинные лодки, нагруженные пехотинцами – безбородой
молодежью; разинув рты, озирались они на невиданное скопление казаков, коней, телег;
выпрыгивали из лодок в воду, карабкались на обрывистый берег, строились – ружье к
ноге, – срывали шапки; дьяконы со взвевающимися космами звероподобно ревели,
звякая кадилами, протопопы, подобные золотым колоколам, в ризах с пышными розами,
благословляли воинство.

На кургане – впереди полковников и конвойцев – стоял под своим знаменем
командующий, генерал Мамонтов, наблюдая за переправой. Он был хорошо виден всем,
как влитый, в походном казачьем черном бешмете, на серебристом коне, царапающем
копытом курган. Войска проходили с песнями, гремели литавры, в воздух подлетали
конские хвосты бунчуков. На востоке бурой степи, заволоченной пылью идущих войск,
перекатывался пушечный гром.
Командующий, подняв руку с висящей нагайкой, заслонился от солнца, глядя, как плыли
аэропланы со слегка откинутыми назад крыльями, он сосчитал их и следил, покуда они,
снижаясь, не ушли за горизонт. Мимо кургана прошли только что сгруженные с
парохода тяжелые гаубицы, их щиты и стволы были размалеваны изломанными
линиями, упряжки разномастных, мохноногих, низких, косматых лошадей проскакали
тяжелым галопом, бородатые ездовые, лихачествуя, били их плетями. Еще не осела пыль
– пошли танки, огромные, из клепаных листов, с задранными носами гусеничных
передач. Он сосчитал их – десять стальных чудовищ, чтобы давить красную сволочь на
улицах Царицына. Он рысью съехал с кургана и поскакал вдоль берега, знаменосец – за
ним, на полкорпуса позади, осеняя его треплющимся черно-сизым знаменем.
Подходили и грузились в лодки новые войска, плыли паромы с возами сена и всякого
войскового добра. Близ переправ стояли телеги, брички, большие фуры, на которых
возят снопы с поля. Около них спокойно постаивали в ожидании переправы, похаживали
почтенные станичники, иные закусывали, сидя у костров. Это были посланные
станицами к своим частям – сотням и полкам – торговые казаки. Они вели хозяйство,
брали добычу – будь то деньги, скот, хлеб, фураж или всякие нужные вещи – одежда,
одеяла, тюфяки-перины, зеркала, оружие; из этой добычи снабжали свои сотни фуражом
и довольствием, если надобно – одеждой и оружием, а все остальное переписывали,
укладывали на воза и с подростками или с бабами отправляли в станицы.

Мамонтов проехал хутор Рычков, где половина дворов была сожжена и гумна чернели от
пепла, и свернул вдоль железнодорожного полотна, дожидаясь, когда с правой стороны
Дона подойдет бронепоезд.

Донская армия, численностью в двенадцать конных и восемь пехотных дивизий,
наступала пятью колоннами.
Все пять колонн двигались стремительным маршем к последней черте оборонных
укреплений Царицына. Десятая Красная армия, потерявшая связь с северными и
южными частями, отступала, уплотняясь на все более сужающемся фронте. Ее пять
дивизий малого состава расходовали последние пули и последние силы.

Высший военный совет республики, который должен был оказать в эти дни решительную
помощь Десятой армии, был парализован тайным, хорошо замаскированным
предательством, – оно выражалось в крайней медлительности всех движений и в том, что
царицынские дела истолковывались как второстепенные, ничего не решающие, а
настроение Царицынского военсовета – паническим.