Page 21 - Хождение по мукам. Хмурое утро

4
Полк Петра Николаевича Мельшина вместе со всей дивизией отходил по левой стороне
Дона, день и ночь отбиваясь от передовых частей второй колонны хорошо снаряженной и
сформированной по-регулярному Донской армии. У Мельшина в полку люди были
измотаны боями и ночными переходами, без горячей еды, без сна и отдыха. Красновские
казаки хорошо знали каждый овраг, каждую водомоину в этих степях и оттесняли
противника в такие места, где было удобно его атаковать. На рассвете их стрелковые
части начинали перестрелку, отвлекая внимание, а конные сотни пробирались оврагами
и балочками во фланги и неожиданно накидывались с яростью, свистом, воем.
Мельшин говорил бойцам: «Выдержка, товарищи, – это главное. Единодушие – это наша
сила. Нам эти укусы не страшны. Мы знаем, за что сражаемся, смерть нам легка. А
казак удал, да жаден, – ему добыча нужна, жизни он терять не хочет, и больше всего ему
жаль коня».

Рота Ивана Горы шла в арьергарде, прикрывая обоз, где на каждой телеге лежали
раненые. Оставить их было нельзя и негде: станичники в плен не брали, – уцелевших
после боя всех, на ком красная звезда, раздевали донага и рубили – и с верха и пешие;
натешась, отъезжали, оглядываясь на страшно разрубленные трупы, вытирали клинки о
конскую гриву.

Ни в какие времена на Дону не слыхали такой бешеной ненависти, какая поднялась в
богатых станицах Вешенской, Курмоярской, Есауловской, Потемкинской, Нижне-
Чирской, Усть-Медвединской… Туда приезжали агитаторы из Новочеркасска, а в иные
станицы – и сам атаман Краснов; колокольным звоном собирали «Круг спасения Дона» и,
по старинному обычаю снимая шапки и кланяясь, звали казачество наточить шашки и
вдеть ногу в стремя: «Настал твой час, вставай, вольный Дон… Грозной казацкой тучей
двинемся на Царицын, уничтожим проклятое гнездо коммунистов, выметем с Дона
красную заразу… Не хотят они, чтобы Дон жил богато и весело! Хотят они увести наши
табуны и стада, земли наши отдать пришлым тульским да орловским мужикам, жен
наших валять по своим постелям, а вас, – станичники, богатыри, соль земли Донской, –
послать в шахты навечно… Не дайте ободрать храмы божии, постойте за алтарь нашей
родины. Не пожалейте жизней… А уж атаман Всевеликого Войска Донского отдаст вам
Царицын на три дня и три ночи».
Ротный командир Иван Гора, длинный и сутуловатый, с лицом, почерневшим от
бессонницы, привык за эти дни к маячившим на краю степи верхоконным казакам, узнал
их повадки и не клал цепь без толку, велел бойцам идти не оборачиваясь.
Впереди двигался обоз – тесно, ось к оси; позади шла цепь тяжелой развалкой –
ободравшиеся, осунувшиеся, глядящие под ноги бойцы. Последним шагал Иван Гора,
как опоенный. Еще полгода тому назад был он могучим человеком, но сказывалось
ранение в голову, когда этим летом на продразверстке его рубили топором в сарае,
сказывалась контузия, полученная в бою под Лихой. Он то бодрился, то на ходу начинал
задремывать; перед мутнеющими глазами выплывало какое-нибудь приятное
воспоминание, – люди в летних сумерках сидят на бревнах, над головами летает мышь…
Или – зеленый подорожник, на нем ситцевая подушка, на ней смеющаяся Агриппина…
Он гнал эти мечты, приостанавливался, поправляя на плече винтовку, разевал тяжелые
веки, оглядывал идущих людей, телеги с мотающимися ранеными, ровную выгоревшую
степь, плывущую ему в душу, – шаром по ней кати, ни деревца, ни телеграфного столба,
плывет бурая, бесцветная, тоскливая, покачивается… Споткнувшись, встряхивал носом…
Эх, хорошо сейчас идти за телегой, положив руку на грядку, – минутку подремать,
передвигая ноги!

– Вот – опять! Съезжаются на краю степи малюсенькие всадники, и оттуда – выстрелы, и
пули посвистывают, как безвинные.

– Прибодрись, товарищи, внимание! Эй, в обозе, не спать!..
В обозе ехала Агриппина, жена его, раненная в руку. Там же за одной из телег шли
Даша и Кузьма Кузьмич.

В темноте начались протяжные крики. Обоз остановился. Даша сейчас же привалилась к