Page 1 - Один день Ивана Денисовича

В пять часов утра, как всегда, пробило подъем – молотком об рельс у штабного барака.
Перерывистый звон слабо прошел сквозь стекла, намерзшие в два пальца, и скоро затих:
холодно было, и надзирателю неохота была долго рукой махать.
Звон утих, а за окном все так же, как и среди ночи, когда Шухов вставал к параше, была
тьма и тьма, да попадало в окно три желтых фонаря: два – на зоне, один – внутри лагеря.
И барака что-то не шли отпирать, и не слыхать было, чтобы дневальные брали бочку
парашную на палки – выносить.
Шухов никогда не просыпал подъема, всегда вставал по нему – до развода было часа
полтора времени своего, не казенного, и кто знает лагерную жизнь, всегда может
подработать: шить кому-нибудь из старой подкладки чехол на рукавички; богатому
бригаднику подать сухие валенки прямо на койку, чтоб ему босиком не топтаться вкруг
кучи, не выбирать; или пробежать по каптеркам, где кому надо услужить, подмести или
поднести что-нибудь; или идти в столовую собирать миски со столов и сносить их
горками в посудомойку – тоже накормят, но там охотников много, отбою нет, а главное –
если в миске что осталось, не удержишься, начнешь миски лизать. А Шухову крепко
запомнились слова его первого бригадира Куземина – старый был лагерный волк, сидел
к девятьсот сорок третьему году уже двенадцать лет и своему пополнению,
привезенному с фронта, как-то на голой просеке у костра сказал:
– Здесь, ребята, закон – тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот кто подыхает: кто
миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать.
Насчет кума – это, конечно, он загнул. Те-то себя сберегают. Только береженье их – на
чужой крови.
Всегда Шухов по подъему вставал, а сегодня не встал. Еще с вечера ему было не по себе,
не то знобило, не то ломало. И ночью не угрелся. Сквозь сон чудилось – то вроде совсем
заболел, то отходил маленько. Все не хотелось, чтобы утро.
Но утро пришло своим чередом.

Да и где тут угреешься – на окне наледи наметано, и на стенах вдоль стыка с потолком
по всему бараку – здоровый барак! – паутинка белая. Иней.

Шухов не вставал. Он лежал на верху вагонки, с головой накрывшись одеялом и
бушлатом, а в телогрейку, в один подвернутый рукав, сунув обе ступни вместе. Он не
видел, но по звукам все понимал, что делалось в бараке и в их бригадном углу. Вот,
тяжело ступая по коридору, дневальные понесли одну из восьмиведерных параш.
Считается, инвалид, легкая работа, а ну-ка, поди вынеси, не пролья! Вот в 75-й бригаде
хлопнули об пол связку валенок из сушилки. А вот – и в нашей (и наша была сегодня
очередь валенки сушить). Бригадир и помбригадир обуваются молча, а вагонка их
скрипит. Помбригадир сейчас в хлеборезку пойдет, а бригадир – в штабной барак, к
нарядчикам.
Да не просто к нарядчикам, как каждый день ходит, – Шухов вспомнил: сегодня судьба
решается – хотят их 104-ю бригаду фугануть со строительства мастерских на новый
объект «Соцбытгородок». А Соцбытгородок тот – поле голое, в увалах снежных, и прежде
чем что там делать, надо ямы копать, столбы ставить и колючую проволоку от себя
самих натягивать – чтоб не убежать. А потом строить.
Там, верное дело, месяц погреться негде будет – ни конурки. И костра не разведешь –
чем топить? Вкалывай на совесть – одно спасение.

Бригадир озабочен, уладить идет. Какую-нибудь другую бригаду, нерасторопную,
заместо себя туда толкануть. Конечно, с пустыми руками не договоришься. Полкило
сала старшему нарядчику понести. А то и килограмм.