Page 5 - Один день Ивана Денисовича

– Да на хрена его и мыть каждый день? Сырость не переводится. Ты вот что, слышь,
восемьсот пятьдесят четвертый! Ты легонько протри, чтоб только мокровато было, и
вали отсюда.
– Рис! Пшенку с рисом ты не равняй!

Шухов бойко управлялся.
Работа – она как палка, конца в ней два: для людей делаешь – качество дай, для
начальника делаешь – дай показуху.

А иначе б давно все подохли, дело известное.

Шухов протер доски пола, чтобы пятен сухих не осталось, тряпку невыжатую бросил за
печку, у порога свои валенки натянул, выплеснул воду на дорожку, где ходило
начальство, – и наискось, мимо бани, мимо темного охолодавшего здания клуба, наддал к
столовой.
Надо было еще и в санчасть поспеть, ломало опять всего. И еще надо было перед
столовой надзирателям не попасться: был приказ начальника лагеря строгий – одиночек
отставших ловить и сажать в карцер.

Перед столовой сегодня – случай такой дивный – толпа не густилась, очереди не было.
Заходи.
Внутри стоял пар, как в бане, – напуски мороза от дверей и пар от баланды. Бригады
сидели за столами или толкались в проходах, ждали, когда места освободятся.
Прокликаясь через тесноту, от каждой бригады работяги по два, по три носили на
деревянных подносах миски с баландой и кашей и искали для них места на столах. И все
равно не слышит, обалдуй, спина еловая, на тебе, толкнул поднос. Плесь, плесь! Рукой
его свободной – по шее, по шее! Правильно! Не стой на дороге, не высматривай, где
подлизать.
Там, за столом, еще ложку не окунумши, парень молодой крестится. Бендеровец, значит,
и то новичок: старые бендеровцы, в лагере пожив, от креста отстали.
А русские – и какой рукой креститься, забыли.
Сидеть в столовой холодно, едят больше в шапках, но не спеша, вылавливая разварки
тленной мелкой рыбешки из-под листьев черной капусты и выплевывая косточки на
стол. Когда их наберется гора на столе – перед новой бригадой кто-нибудь смахнет, и там
они дохрястывают на полу.
А прямо на пол кости плевать – считается вроде бы неаккуратно.

Посреди барака шли в два ряда не то столбы, не то подпорки, и у одного из таких столбов
сидел однобригадник Шухова Фетюков, стерег ему завтрак. Это был из последних
бригадников, поплоше Шухова. Снаружи бригада вся в одних черных бушлатах и в
номерах одинаковых, а внутри шибко неравно -ступеньками идет. Буйновского не
посадишь с миской сидеть, а и Шухов не всякую работу возьмет, есть пониже.

Фетюков заметил Шухова и вздохнул, уступая место.
– Уж застыло все. Я за тебя есть хотел, думал – ты в кондее.

И – не стал ждать, зная, что Шухов ему не оставит, обе миски отштукатурит дочиста.
Шухов вытянул из валенка ложку. Ложка та была ему дорога, прошла с ним весь север,
он сам отливал ее в песке из алюминиевого провода, на ней и наколка стояла: «Усть-
Ижма, 1944».
Потом Шухов снял шапку с бритой головы – как ни холодно, но не мог он себя допустить
есть в шапке – и, взмучивая отстоявшуюся баланду, быстро проверил, что там попало в
миску. Попало так, средне. Не с начала бака наливали, но и не доболтки. С Фетюкова
станет, что он, миску стережа, из нее картошку выловил.