Page 50 - Один день Ивана Денисовича

Молдаван, схоронившийся в гущу колонны, вздохнул и вышел к правой переводине. Он
так же все голову держал поникшей и в плечи вобранной.

– Иди сюда! – показал ему Пряха вокруг коновязи.
Молдаван обошел. И велено ему было руки взять назад и стоять тут.

Значит, будут паять ему попытку к побегу. В БУР возьмут.
Не доходя ворот, справа и слева за загоном, стали два вахтера, ворота в три роста
человеческих раскрылись медленно, и послышалась команда:
– Раз-зберись по пять! («Отойди от ворот» тут не надо: всякие ворота всегда внутрь зоны
открываются, чтоб, если зэки и толпой изнутри на них наперли, не могли бы высадить.)
Первая! Вторая! Третья!…

Вот на этом-то вечернем пересчете, сквозь лагерные ворота возвращаясь, зэк за весь
день более всего обветрен, вымерз, выголодал – и черпак обжигающих вечерних пустых
щей для него сейчас, что дождь в сухмень, -разом втянет он их начисто. Этот черпак для
него сейчас дороже воли, дороже жизни всей прежней и всей будущей жизни.
Входя сквозь лагерные ворота, зэки, как воины с похода, – звонки, кованы, размашисты –
па-сторонись!
Придурку от штабного барака смотреть на вал входящих зэков – страшно.
Вот с этого-то пересчета, в первый раз с тех пор, как в полседьмого утра дали звонок на
развод, зэк становится свободным человеком. Прошли большие ворота зоны, прошли
малые ворота предзонника, по линейке еще меж двух прясел прошли – и теперь
рассыпайся кто куда.
Кто куда, а бригадиров нарядчик ловит:

– Бригадиры! В ППЧ!
Это значит – на завтра хомут натягивать.

Шухов бросился мимо БУРа, меж бараков – и в посылочную. А Цезарь пошел, себя не
роняя, размеренно, в другую сторону, где вокруг столба уже кишмя кишело, а на столбе
была прибита фанерная дощечка и на ней карандашом химическим написаны все, кому
сегодня посылка.
На бумаге в лагере меньше пишут, а больше – на фанере. Оно как-то тверже, вернее – на
доске. На ней и вертухаи и нарядчики счет головам ведут. А назавтра соскоблил – и
снова пиши. Экономия.
Кто в зоне остается, еще так шестерят: прочтут на дощечке, кому посылка, встречают
его тут, на линейке, сразу и номер сообщают. Много не много, а сигаретку и такому
дадут.

Добежал Шухов до посылочной – при бараке пристройка, а к той пристройке еще
прилепили тамбур. Тамбур снаружи без двери, свободно холод ходит, – а в нем все ж
будто обжитей, ведь под крышею.

В тамбуре очередь вдоль стенки загнулась. Занял Шухов. Человек пятнадцать впереди,
это больше часу, как раз до отбоя. А уж кто из тэцовской колонны пошел список
смотреть, те позади Шухова будут. И мехзаводские все. Им за посылкой как бы не второй
раз приходить, завтра с утра.

Стоят в очереди с торбочками, с мешочками. Там, за дверью (сам Шухов в этом лагере
еще ни разу не получал, но по разговорам), вскрывают ящик посылочный топориком,
надзиратель все своими руками вынимает, просматривает. Что разрежет, что переломит,
что прощупает, пересыплет. Если жидкость какая, в банках стеклянных или жестяных,
откупорят и выливают тебе, хоть руки подставляй, хоть полотенце кулечком. А банок не
отдают, боятся чего-то. Если из пирогов, сладостей подиковинней что или колбаса,
рыбка, так надзиратель и откусит. (А качни права попробуй – сейчас придерется, что