Page 244 - Живые и мертвые

растягиваясь на ходу в цепочку, обтекая машины, и по обочинам и по целине, а машины
по-прежнему не двигались.
Серпилин вышел из «эмки» и без особого нетерпения прохаживался взад и вперед,
поскрипывая по снегу валенками, которые он после визита к начальству сейчас, в дороге,
снова надел вместо сапог. В дивизию все равно приезжали ночью, ночью же он собирался
поехать в полки, спать не намеревался, и небольшая задержка не так уж беспокоила его, а
зрелище двигавшихся к фронту войск и техники еще раз напоминало о наступлении.
Ему было и радостно и тревожно. Строго говоря, дивизией он с мирного времени не
командовал, выход из окружения с несколькими сотнями людей был хотя и суровой, но все
же односторонней школой, и он волновался сейчас, думая о предстоящем наступлении.
«А эти, кажется, вовсе свежие, – думал он, глядя на мелькавшую с той стороны дороги
в просветах между машинами и гаубицами пехоту. – Вообще не воевали. И командиры тоже
в большинстве, наверное, не воевали. А на войне, как ни говори, первый день – трудный
день…»
Занятый этими мыслями, Серпилин все еще прохаживался взад и вперед, когда перед
ним вырос запыхавшийся от бега адъютант командующего.
– Вот, товарищ генерал, – показал он рукой на сопровождавшего его рослого майора, –
он отвечает за движение колонн на этом участке. Я ему объясняю, что вы ждете, а он не
принимает мер! Пришлось попросить к вам!
Серпилин выпрямился и посмотрел на стоявшего перед ним непокорного майора.
Майор приложил руку к ушанке и доложился простуженным, но веселым голосом, что
он командир полка этой находящейся на марше дивизии, майор Артемьев.
Несмотря на простуженный голос и замотанное бинтом до подбородка горло, майор
был само здоровье: большой, с квадратными плечами, с обветренным, даже при лунном
свете кирпично загорелым лицом.
Адъютант, кажется, надеялся, что майор сразу же получит нагоняй, но Серпилин начал
не с этого:
– Ангина?
– Так точно, ангина! – все так же весело и хрипло отчеканил майор.
– А пробку надолго устроили?
– Сейчас, товарищ генерал, пехота уже подошла, еще пять-шесть грузовиков на руках в
горку вынесем, а там интервалы установим; остальные сами, с разгону пойдут. Через десять
минут все ликвидируем. Я объяснял старшему лейтенанту, – кивнул он на адъютанта, как
человек, недовольный, что его зря оторвали от дела.
– Хорошо, десять минут даю. – Серпилин взглянул на часы. – Но не дольше! Еще не
воевали?
– Что имеете в виду, товарищ генерал? Лично меня?
– Имею в виду ваш полк, раз вы полком командуете, вашу дивизию…
– Большинство рядового состава не воевало, а командный состав был в боях на
Халхин-Голе. Конечно, бои… – Наверное, он хотел объяснить, что бои на Халхин-Голе не те
бои, что на этой войне.
Но Серпилин прервал его:
– Не смею задерживать. Желаю умножить боевую славу вашей дивизии.
– Спасибо, товарищ генерал! Пойду пробку пробивать. – Майор на секунду высунул из
полушубка руку с часами и побежал вдоль колонны.

В штаб дивизии Серпилин добрался к часу ночи. Комиссара дивизии не было: с
полудня уехал в один из полков, но начальник штаба не ложился, ждал нового командира.
По предложению Серпилина они начали с того, что рассмотрели уже разработанный
план боя, по первому впечатлению, без прикидки на местности, показавшийся Серпилину
разумным.
Начальник штаба – маленький, усталый и печальный полковник, – кажется, заранее