Page 245 - Живые и мертвые

свыкся с мыслью, что он не придется и не может прийтись по душе новому командиру
дивизии. С упорством человека, не намеренного считаться с тем, понравится или не
понравится то, что он говорит, он своим тихим, ровным голосом через каждые десять слов
поминал убитого командира дивизии: «по предложению генерала Орлова», «по указанию
генерала Орлова», «по наметкам генерала Орлова», «по подсчетам генерала Орлова»… – и
это в конце концов надоело Серпилину.
– Слушайте, полковник Ртищев! – прервал он. – Вы-то сами участвовали в
планировании боя? Кто его разрабатывал? Вы или не вы? Я привык к тому, что это лежит на
обязанности начальника штаба. И как будто мы с вами в одних училищах учились. Если не
так, давайте заранее внесем ясность!
Ртищев не сразу, словно нехотя, поднял глаза на Серпилина и сказал, что да, конечно,
все детальные расчеты составлял он.
– А я нисколько в этом и не сомневался. Но почему же тогда вы мне все время к месту
и не к месту тычете «генерал Орлов», «генерал Орлов»? – сказал Серпилин, не собиравшийся
останавливаться на полдороге. – Я уже слышал, что у вас до меня был прекрасный командир
дивизии, во фронте слышал и в армии слышал. Очень рад, что прихожу в дивизию с
традициями. Но тыкать себе в нос бывшим ее командиром не позволю. Потому что теперь я
командир дивизии, и это не подлежит дальнейшему обсуждению ни вашему, ни чьему-либо,
ни в прямой, ни в косвенной форме! Возьмите себе на заметку для будущего: не трудитесь
внедрять в мое сознание, каким хорошим командиром дивизии был генерал Орлов. Я сам
найду уместную форму и обстоятельства, чтобы напомнить, чем я, как командир дивизии,
обязан своему предшественнику и вам, как начальнику штаба, хотя живых хвалить у нас не
принято. Скажите откровенно, что думаете по этому поводу? – вдруг совершенно внезапно
для собеседника после короткой паузы спросил Серпилин.
Он хотел с самого начала сработаться с этим человеком, первым выложил то, что
почувствовал при встрече, и теперь хотел дать ему возможность в свою очередь
выговориться, если он того пожелает. Если пожелает, – значит, они сработаются, если
уползет в свою скорлупу – хуже.
– Что вам на это сказать, товарищ генерал? – Ртищев помолчал и снова посмотрел на
Серпилина своими глубокими, печальными глазами. – Миши Орлова – не взыщите, что так
говорю, но он умер, и меня служебно больше ничего не связывает, – после двадцати лет
службы мне все равно никогда не забыть, да и не хочу его забывать. И, откровенно говоря…
– Только откровенно!
– …И, откровенно говоря, тем более раз сами к этому призываете, мне лично вы его не
замените.
«Сработаемся», – подумал Серпилин.
– Вижу, командира дивизии вы любили, – сказал он вслух. – А дивизию?
– И вот я и хотел сказать про дивизию. Дивизию я люблю и от вас – если имею право
чего-либо хотеть – хочу только одного: чтобы вы с возможно большим успехом заменили ее
прежнего командира. Моя персона тут не суть важна…
– Ну, это как сказать! Вы начальник штаба, – не удержался и перебил его Серпилин.
– Не суть важна, – упрямо повторил Ртищев, – но я хочу вам сказать, что даже сейчас,
после всех потерь, у нас в дивизии больше тридцати командиров, окончивших Омское
пехотное училище, где Орлов прослужил десять лет, прежде чем пришел в дивизию, – его
курсанты. Это, знаете ли, такой костяк, с которым стоит посчитаться, тут с традициями
шутить нельзя. Может, я вам сначала и не больно по-умному долбил: «Орлов да Орлов!»
Сознаюсь, хотел дать почувствовать. Отбросьте это! Но за этим стоят интересы дивизии.
– Согласен.
– Это суть дела, – сказал Ртищев и снова взглянул на Серпилина своими печальными
глазами, которые сейчас, лишенные неприязни, стали еще печальнее. – А что касается меня
лично, то я просто-напросто не могу пережить его смерти, и все тут. Угнетен ею.
– Положим, так. А как дальше воевать будем?