Page 251 - Живые и мертвые

признавал за ними права на обиду, если, задетые формой, они были виноваты по существу.
Но в его крутом характере была спасительная грань, отделявшая властность от самодурства.
Отпор по существу дела он признавал и именно с таким отпором столкнулся сейчас.
– Так, – сказал он, не меняя, впрочем, своего резкого тона. – Здесь обстановка ясна. А
как справа, у Баглюка?
– К Баглюку сейчас выеду. – Серпилин обратился к Ртищеву: – Доложите, как
продвигается Баглюк.
– А чаем напоите? – выслушав Ртищева, спросил командующий и сел. – Чтоб вам не
стыдно было одним чаевничать.
И, показывая, что шутит, самую чуточку улыбнулся.
– Разрешите спросить, товарищ командующий, как дела в других дивизиях? – спросил
Серпилин, когда командующий отпил первый глоток чаю.
Командующий исподлобья взглянул. Если б у Серпилина дела шли плохо, он ответил
бы по-другому. Но у Серпилина дела шли хорошо, и командующий ответил по-товарищески:
– Так себе, Федор Федорович. Дела оставляют желать лучшего. Умение командиров
отстает от боевого духа войск. Не привыкли, не привыкли наступать! – сердито повторил
он. – Некоторых толкать приходится, да так толкать, что руки болят.
Он приподнял обе руки и выразительно показал, как именно приходится ему толкать
сзади тех, кто недостаточно быстро движется. Там, где продвигались, встречая слабое
сопротивление, останавливались, беспокоясь за фланги. Там, где наталкивались на сильные
узлы обороны, повторяли отчаянные атаки, не решаясь на глубокие обходы, опять-таки
тревожась за фланги.
Как раз дивизия Серпилина сегодня шла быстрей и беспокоила его меньше других, и он
сначала думал поехать в соседнюю дивизию, но потом не удержался, захотел хоть краем
глаза увидеть первый город, взятый армией, и поехал к Серпилину.
– Толкал-толкал, – сказал он именно то, что подумал, с откровенностью, на которую
чаще других способны уверенные в себе люди, – а потом решил поглядеть на трофеи, чтобы
на душе легче стало! Трофеи порядочные, есть о чем докладывать.
Он допил чай, встал и спросил Серпилина:
– К Баглюку?
– Так точно!
– Так вот, слушайте на прощание. Я вашему соседу Давыдову хоть синяки на спине
набью, а толкну его вперед. Но вы за его отставание не прячьтесь! Поставьте Баглюку задачу
к ночи выйти вот сюда! – Командующий показал на карте железнодорожную станцию в
двенадцати километрах от места, где они сейчас находились. – К ночи быть там. За ночь
взять и пойти дальше! А к утру выдвиньте туда вперед свой КП, а еще лучше – перетащите
весь штаб!
Мельком взглянув при этом на Ртищева, командующий слегка повел головой, и
адъютант подошел к нему с шинелью.
Затрещал телефон, Ртищев взял трубку и сказал, что на проводе штаб армии.
– Доложите, что я к Давыдову уехал. Пусть туда звонят через час, – сказал
командующий и быстро вышел в сопровождении Серпилина.
На крыльце он так съежился от холода, что Серпилин, не удержавшись, сказал, что
полушубок все же надежней шинели.
– Ни к чему другому не привык, – сказал командующий. – На свой счет, конечно, не
относите, – добавил он, взглянув на валенки и полушубок Серпилина. – Дойдете в своих
валенках до станции – спасибо скажу. А будете в сапогах на месте топтаться – и сапоги не
спасут.
Он усмехнулся, вспомнив о том, кого не спасут сапоги, – о щеголеватом полковнике
Давыдове, командире соседней дивизии. И, еще раз настойчиво повторив, что станцию
Воскресенское ночью нужно взять, уехал минутой раньше Серпилина.
– Боюсь, как бы к ночи не пришлось всем, без различия званий, пешком ходить, –