Page 254 - Живые и мертвые

шоссе, где два брошенных танка. Видал их?
– Видал.
– Их моторизованная колонна отходила, а бензин кончился. Так у них целая драка со
своими танкистами вышла – до стрельбы! И все-таки слили из танков бензин в транспортные
машины и уехали. Хороший факт?
Это он спросил у Синцова, уже как у бывшего политрука, как бы советуясь: верно,
хороший факт для агитации?
Синцов вспомнил два брошенных при дороге немецких танка и ясно представил, как
ночью в снегу из-за бензина дерутся немецкие танкисты и пехотинцы…
– Факт-то хороший, только…
– Что? – быстро спросил Малинин.
– Только хорошо бы и у нас побольше техники было!
– В такую погоду правда в ногах.
– Да, это верно, что в ногах! – Синцов с трудом передвигал по снегу эти ноги, чувствуя
в каждой пудовую тяжесть.
Сказал и замолчал: он так устал, что у него не было охоты разговаривать. Но Малинин
понял его молчание по-своему: «Наверно, переживает!»
В самый канун наступления в батальон привезли пять партийных билетов и вручили
всем, кроме Синцова. Малинин, так и не найдя случая поговорить об этом с комиссаром
дивизии и подумав о себе, что все люди смертны, тут же, в ночь перед наступлением, с
великим трудом вырвал десять минут и написал о Синцове короткое письмо прямо в
политотдел армии. Со всей той мерой резкости, на какую он был способен, когда верил в
свою правоту, он написал, что дивпарткомиссия зря задержала решение полкового бюро и
еще до наступления не решила вопрос о партийной судьбе человека, который в любой день и
час может сложить голову, так и не дождавшись правды.
Он не желал сейчас, прежде времени, говорить самому Синцову об этом, наверное, еще
не дошедшем письме, но чувствовал потребность хоть чем-нибудь поддержать его.
– Ты не думай, что я забыл. И вообще меньше думай про это. Теперь я за тебя думать
буду.
Малинин сказал эти неуклюжие слова от всей души, но Синцов невольно усмехнулся.
Он верил Малинину, но не мог не думать об этом сам. И тут уж Малинин был не властен
помочь ему. Он думал об этом сам, думал много раз и вчера и сегодня, хотя как раз сейчас,
пока они шли рядом с Малининым, думал совсем о другом, а об этом вспомнил только
теперь.
– Конечно, пока идем… – сказал Малинин, по своей привычке не договаривая тех фраз,
в которых конец был заранее определен началом. – А как только остановимся…
– Эх, Алексей Денисович! – Синцов поднял опущенную голову и зло посмотрел на дым
впереди. – Я на все согласен, только бы подольше не останавливаться!
– Без остановки и машина не работает, что зря языком трепать, – хмуро сказал
Малинин. – Что ж, мы без остановки до Берлина дойдем?..
– Хоть бы до Вязьмы.
Малинин неопределенно хмыкнул, не поддерживая и не возражая. Вязьма, конечно, не
за такими уж горами, но без передышки и пополнения, пожалуй, не дойдешь и до Вязьмы…
– Эй, посторонись! – крикнул сзади Комаров.
Малинин и Синцов обернулись, отступили в сторону, и мимо них проехали сани
Баглюка. Бежавшая рысью запаренная лошадь тяжело разбрасывала копытами снег. На
передке сидел автоматчик, а сзади, рядом с Баглюком, ехал генерал в полушубке и валенках.
Сани проехали. Малинин снова шагнул на дорогу и, считая, что Синцов продолжает
идти рядом с ним, сказал, что это проехал новый командир дивизии, он один раз уже видел
его в штабе полка перед наступлением.
Но Синцов не шел рядом с Малининым, а стоял у дороги, там, куда отступил, по
колено в снегу и смотрел вслед саням, на которых рядом с Баглюком – нет, он не мог