Page 259 - Живые и мертвые

посмотрел вперед, на зарево, и с тревогой вспомнил о Баглюке. – Поскорей бы вышел им в
тыл. Пока не выйдет, не взять Воскресенского».
Станцию Воскресенское и на самом деле все никак не могли взять. Немцы всякий раз
минометным и пулеметным огнем клали в снег нашу поднимавшуюся в атаку пехоту и тем
временем жгли дом за домом.
Серпилин вернулся, как раз когда очередная атака захлебнулась и люди снова легли в
снег перед самой станцией. Будь под руками хоть несколько пушек, может, и с этими
редкими цепочками людей удалось бы ворваться на станцию, подавив огнем пулеметные
точки. Но артиллерии не было, она застряла сзади, в метели, и пока не давала о себе знать.
Комиссар дивизии, остававшийся здесь, пока Серпилин уезжал с Баглюком, не выдержал и
сказал, что поедет сам и хоть за шиворот, а приволочет сюда одну батарею! Он больше не
мог видеть, как атака за атакой съедают людей, а станция как ни в чем не бывало горит и
горит.
Серпилин не спорил: только бы в самом деле притащил пушки! Батарея была нужна
здесь, как жизнь.
Комиссар сел на лошадь и скрылся в метели. А Серпилин приказал остановить атаки.
Неизвестно, что будет раньше: подтащат артиллерию или обойдет станцию Баглюк. Но без
этого ее не возьмешь.
Мороз все усиливался, но Серпилин не замечал его. Его временный командный пункт
был сейчас прямо на путях, в полуверсте от станции, в железнодорожной каменной будке.
Но он не заходил туда и все время оставался снаружи, только прикрывшись стеной от мин,
которые немцы с недолетами побрасывали в эту сторону. Злой и напряженный, не в силах
оторваться от зрелища горящего Воскресенского, он все время продолжал думать о Баглюке.
Еще через час, даже по такой погоде, Баглюк должен выйти на шоссе позади немцев, если
только его ничто не остановит. А что его может остановить? Два-три прикрывающих шоссе
пулемета откроют огонь и остановят! Да еще как остановят! И придется и час и два возиться,
пока обойдешь их и уничтожишь! Но даже если Баглюк выйдет вовремя, все равно надо
ждать еще час и бессильно смотреть на это пожарище!
Комендантская рота почему-то задерживалась. А именно ее Серпилин хотел бросить в
атаку, когда в тылу у немцев вдруг объявится Баглюк! Он дал Рыбакову на отдых пятнадцать
минут. По часам выходило, что роте пора быть. От нетерпения он послал человека
навстречу, поторопить Рыбакова.
В таком взбудораженном и злом настроении и застал Серпилина здесь, за стеной
железнодорожной будки, приехавший из армии Максимов. Он бросил машину за пять
километров отсюда, пришел пешком и был так облеплен снегом, что Серпилин не сразу
разобрался, кто это. Сзади Максимова виднелась еще какая-то фигура.
– Ну, как воюешь, Федор Федорович? – весело спросил Максимов, отирая лицо и
сгребая снег с шапки. – Как, скоро Воскресенское возьмешь? Командующий приказал
подогнать тебя. Говорит, что календарный срок уже прошел!
– Все врут календари! – огрызнулся Серпилин.
Настроения их не совпадали. Уехавший три часа назад с командного пункта армии
Максимов знал, что к ночи сопротивление немцев почти повсюду стали ломать и соседи
рванулись вперед, даже обгоняя Серпилина. Хотя командующий, напутствуя его перед
отъездом, сказал, что от Серпилина давно нет донесений («Погляди, боюсь, застрял у
Воскресенского!»), Максимов, захваченный состоянием общей приподнятости, верил, что,
пока он добирается, станцию уже взяли.
И даже сейчас, когда выяснилось, что он обманулся и Воскресенское не взято и горит,
ему еще казалось, что дальше все выйдет очень просто: еще одна атака, станция будет наша,
и останется доложить, что 31-я дивизия, так хорошо начавшая наступление, по-прежнему на
высоте.
Серпилин, наоборот, еще не знал того, что происходит у соседа, а если б даже и знал,
то это пока все равно не облегчало его положения. Он знал другое: что до сих пор не