Page 51 - Живые и мертвые

– Мне не хотелось бы уезжать из вашего полка, – не ответив на вопрос Серпилина,
повторил Синцов.
– Почему?
– Мне кажется, что вы не думаете отступать. Хочу остаться у вас. – И Синцов
посмотрел Серпилину прямо в глаза.
– Отступать мы правда не думаем, – сказал Серпилин. – Но на нас свет клином не
сошелся, повидали, как у нас, поезжайте посмотрите, как у других; корреспондентов мало,
частей много. Поезжайте, поезжайте, – заключил он плохо дававшимся ему неестественно
бодрым тоном. – Не разрешаю остаться, нечего вам тут делать. – И он снова принялся за
письмо.
– Товарищ комбриг, – сказал Синцов голосом, заставившим Серпилина взглянуть ему
прямо в глаза, – мне надоело бегать, как зайцу, и не знать, о чем писать. Уже четвертая
неделя войны, а я ничего не написал. Не знаю, наверное, мне как-то особенно не везло, но
вот я сегодня в первый раз приехал в полк, где действительно подбили тридцать девять
немецких танков, и я наконец увидел их своими глазами. Если у вас завтра начнется бой, я
тоже увижу его своими глазами и напишу о нем. Я работник фронтовой газеты, у вас здесь
фронт. Где же мне быть, если не у вас?
– Вот что, товарищ… забыл, вы вчера называли свою фамилию…
– Синцов.
– Вот что, товарищ Синцов. – Лицо Серпилина было серьезно. – Ваше желание быть в
бою мне понятно, но бывает положение, когда в части должны остаться лишь те, кому
положено по штату, а никому другому драться и умирать в ее составе нет нужды. Если бы у
нас впереди были просто бои, я бы вас оставил, но нам, очевидно, предстоят не просто бои, а
бои в окружении. Утром я предполагал это, сейчас уверен. Вы слышали артиллерию?
– Слышал.
– Вы ее плохо слушали. Сейчас немцы с двух сторон от нас, уже далеко за Днепром. У
вас могут быть сложности по дороге, даже если вы уедете тотчас же. Идите, дайте мне
дописать письмо, времени мало и у меня и у вас.
– Товарищ комбриг! – сказал Синцов. – Товарищ комбриг! – упрямо повторил он уже
громче, чтобы привлечь внимание Серпилина, снова взявшегося за карандаш.
– Ну? – Серпилин недовольно оторвался от письма.
– Я коммунист, политрук по званию, и я прошу вас оставить меня здесь. Что будет с
вами, то будет и со мной. Будем живы – напишу все, как было, а обузой вам я не стану; надо
будет – умру не хуже других.
– Смотри, товарищ Синцов, не пожалей потом! – смерив его долгим взглядом, вдруг на
«ты» сказал Серпилин.
– Я не пожалею, – сказал Синцов, убежденный в эту минуту, что он действительно ни о
чем не пожалеет, и понимая, что вопрос решен и говорить больше не о чем.
– Скажи своему товарищу, что через минуту допишу, пусть собирается, – уже вдогонку
ему сказал Серпилин.
– А нас тут пока харчами на дорогу подзаправили, – весело говорил Мишка, хлопая по
своей с трудом застегнутой полевой сумке. – Комбриг нам не сказал, а сам распорядился.
– Я не поеду с тобой. Останусь на несколько дней тут. – Синцову не хотелось вдаваться
в подробности.
– Что значит останешься? До каких пор? Что у тебя, мало материала?
– Мало.
– Мало – в другой раз поедешь, наберешь больше, а пока и это хлеб!
– Нет, Миша, я останусь, – упрямо повторил Синцов.
– Слушай, это свинство! – багровея и начиная сердиться, крикнул Мишка. – Ты же
знаешь, что я не могу остаться с тобой, в редакцию снимки за меня никто не доставит!
– Правильно, вот и поезжай.
– Но тогда выйдет, что я бросаю тебя тут одного!