Page 21 - Мастер и Маргарита
P. 21

Было около десяти часов утра.

                                                          Глава 3


                                          СЕДЬМОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

                     — Да,  было  около  десяти  часов  утра,  досточтимый  Иван  Николаевич,  —  сказал
               профессор.
                     Поэт  провел  рукою  по  лицу,  как  человек,  только  что  очнувшийся,  и  увидел,  что  на
               Патриарших вечер.
                     Вода  в  пруде  почернела,  и  легкая  лодочка  уже  скользила  по  ней,  и  слышался  плеск
               весла и смешки какой-то гражданки в лодочке. В аллеях на скамейках появилась публика, но
               опять-таки на всех трех сторонах квадрата, кроме той, где были наши собеседники.
                     Небо  над  Москвой  как  бы  выцвело,  и  совершенно  отчетливо  была  видна  в  высоте
               полная луна, но еще не золотая, а белая. Дышать стало гораздо легче, и голоса под липами
               звучали мягче, по-вечернему.
                     «Как же это я не заметил, что он успел сплести целый рассказ?.. — подумал Бездомный
               в изумлении, — ведь вот уже и вечер! А может, это и не он рассказывал, а просто я заснул и
               все это мне приснилось?»
                     Но надо полагать, что все-таки рассказывал профессор, иначе придется допустить, что
               то же самое приснилось и Берлиозу, потому что тот сказал, внимательно всматриваясь в лицо
               иностранца:
                     — Ваш рассказ чрезвычайно интересен, профессор, хотя он и совершенно не совпадает
               с евангельскими рассказами.
                     — Помилуйте, — снисходительно усмехнувшись, отозвался профессор, — уж кто-кто,
               а вы-то должны знать, что ровно ничего из того, что написано в евангелиях, не происходило
               на  самом  деле  никогда,  и  если  мы  начнем  ссылаться  на  евангелия  как  на  исторический
               источник… — он еще раз усмехнулся, и Берлиоз осекся, потому что буквально то же самое
               он говорил Бездомному, идя с тем по Бронной к Патриаршим прудам.
                     — Это так, — заметил Берлиоз, — но боюсь, что никто не может подтвердить, что и то,
               что вы нам рассказывали, происходило на самом деле.
                     — О  нет!  Это  может  кто  подтвердить!  —  начиная  говорить  ломаным  языком,
               чрезвычайно  уверенно  ответил  профессор  и  неожиданно  таинственно  поманил  обоих
               приятелей к себе поближе.
                     Те  наклонились  к  нему  с  обеих  сторон,  и  он  сказал,  но  уже  без  всякого  акцента,
               который у него, черт знает почему, то пропадал, то появлялся:
                     — Дело в том…  —  тут профессор пугливо оглянулся и заговорил шепотом,  — что я
               лично присутствовал при всем этом. И на балконе был у Понтия Пилата, и в саду, когда он с
               Каифой разговаривал, и на помосте, но только тайно, инкогнито, так сказать, так что прошу
               вас — никому ни слова и полный секрет!.. Тсс!
                     Наступило молчание, и Берлиоз побледнел.
                     — Вы… вы сколько времени в Москве? — дрогнувшим голосом спросил он.
                     — А я только что сию минуту приехал в Москву, — растерянно ответил профессор, и
               тут только приятели догадались заглянуть ему  как следует в глаза и убедились в том, что
               левый, зеленый, у него совершенно безумен, а правый — пуст, черен и мертв.
                     «Вот  тебе  все  и  объяснилось!  —  подумал  Берлиоз  в  смятении,  —  приехал
               сумасшедший немец или только что спятил на Патриарших. Вот так история!»
                     Да,  действительно,  объяснилось  все:  и  страннейший  завтрак  у  покойного  философа
               Канта,  и  дурацкие  речи  про  подсолнечное  масло  и  Аннушку,  и  предсказания  о  том,  что
               голова будет отрублена, и все прочее — профессор был сумасшедший.
                     Берлиоз тотчас сообразил, что следует делать. Откинувшись на спинку скамьи, он за
               спиною профессора замигал Бездомному, — не противоречь, мол, ему, — но растерявшийся
   16   17   18   19   20   21   22   23   24   25   26