Page 23 - Мастер и Маргарита
P. 23

тот самый гражданин, что тогда при свете солнца вылепился из жирного зноя. Только сейчас
               он был уже не воздушный, а обыкновенный, плотский, и в начинающихся сумерках Берлиоз
               отчетливо разглядел, что усишки у него, как куриные перья, глазки маленькие, иронические
               и полупьяные, а брючки клетчатые, подтянутые настолько, что видны грязные белые носки.
                     Михаил  Александрович  так  и  попятился,  но утешил  себя  тем  соображением,  что  это
               глупое совпадение и что вообще сейчас об этом некогда размышлять.
                     — Турникет ищете, гражданин?  — треснувшим тенором осведомился клетчатый тип,
               — сюда пожалуйте! Прямо, и выйдете куда надо. С вас бы за указание на четверть литра…
               поправиться…  бывшему  регенту!  —  кривляясь,  субъект  наотмашь  снял  жокейский  свой
               картузик.
                     Берлиоз не стал слушать попрошайку и ломаку регента, подбежал к турникету и взялся
               за него рукой. Повернув его, он уже собирался шагнуть на рельсы, как в лицо ему брызнул
               красный и белый свет: загорелась в стеклянном ящике надпись «Берегись трамвая!».
                     Тотчас  и  подлетел  этот  трамвай,  поворачивающий  по  новопроложенной  линии  с
               Ермолаевского на Бронную. Повернув и выйдя на прямую, он внезапно осветился изнутри
               электричеством, взвыл и наддал.
                     Осторожный Берлиоз, хоть и стоял безопасно, решил вернуться за рогатку, переложил
               руку  на  вертушке,  сделал  шаг  назад.  И  тотчас  рука  его  скользнула  и  сорвалась,  нога
               неудержимо,  как  по  льду,  поехала  по  булыжнику,  откосом  сходящему  к  рельсам,  другую
               ногу подбросило, и Берлиоза выбросило на рельсы.
                     Стараясь  за  что-нибудь  ухватиться,  Берлиоз  упал  навзничь,  несильно  ударившись
               затылком  о  булыжник,  и  успел  увидеть  в  высоте,  но  справа  или  слева  —  он  уже  не
               сообразил, — позлащенную луну. Он успел повернуться на бок, бешеным движением в тот
               же  миг  подтянув  ноги  к  животу,  и,  повернувшись,  разглядел  несущееся  на  него  с
               неудержимой  силой  совершенно  белое  от  ужаса  лицо женщины-вагоновожатой и  ее  алую
               повязку. Берлиоз не вскрикнул, но вокруг него отчаянными женскими голосами завизжала
               вся  улица.  Вожатая  рванула  электрический  тормоз, вагон  сел  носом  в землю, после  этого
               мгновенно  подпрыгнул,  и  с  грохотом  и  звоном  из  окон  полетели  стекла.  Тут  в  мозгу
               Берлиоза кто-то отчаянно крикнул — «Неужели?..» Еще раз, и в последний раз, мелькнула
               луна, но уже разваливаясь на куски, и затем стало темно.
                     Трамвай накрыл Берлиоза, и под решетку Патриаршей аллеи выбросило на булыжный
               откос  круглый  темный  предмет.  Скатившись  с  этого  откоса,  он  запрыгал  по  булыжникам
               Бронной.
                     Это была отрезанная голова Берлиоза.

                                                          Глава 4

                                                         ПОГОНЯ

                     Утихли  истерические  женские  крики,  отсверлили  свистки  милиции,  две  санитарные
               машины  увезли:  одна  —  обезглавленное  тело  и  отрезанную  голову  в  морг,  другая  —
               раненную осколками стекла красавицу вожатую, дворники в белых фартуках убрали осколки
               стекол  и  засыпали  песком  кровавые  лужи,  а  Иван  Николаевич  как  упал  на  скамейку,  не
               добежав до турникета, так и остался на ней.
                     Несколько  раз  он  пытался  подняться,  но  ноги  его  не  слушались  —  с  Бездомным
               приключилось что-то вроде паралича.
                     Поэт  бросился  бежать  к  турникету,  как  только  услыхал  первый  вопль,  и  видел,  как
               голова  подскакивала  на  мостовой.  От  этого он  до  того обезумел,  что,  упавши  на  скамью,
               укусил  себя  за  руку  до  крови.  Про  сумасшедшего  немца  он,  конечно,  забыл  и  старался
               понять только одно, как это может быть, что вот только что он говорил с Берлиозом, а через
               минуту — голова…
                     Взволнованные  люди  пробегали  мимо  поэта  по  аллее,  что-то  восклицая,  но  Иван
   18   19   20   21   22   23   24   25   26   27   28