Page 52 - Мастер и Маргарита

Произошло подсчитывание, пересыпаемое шуточками и прибаутками Коровьева, вроде
«денежка счет любит», «свой глазок — смотрок» и прочего такого же.
Пересчитав деньги, председатель получил от Коровьва паспорт иностранца для
временной прописки, уложил его, и контракт, и деньги в портфель, и, как-то не
удержавшись, стыдливо попросил контрамарочку…
— О чем разговор! — взревел Коровьев, — сколько вам билетиков, Никанор Иванович,
двенадцать, пятнадцать?
Ошеломленный председатель пояснил, что контрамарок ему нужна только парочка, ему
и Пелагее Антоновне, его супруге.
Коровьев тут же выхватил блокнот и лихо выписал Никанору Ивановичу
контрамарочку на две персоны в первом ряду. И эту контрамарочку переводчик левой рукой
ловко всучил Никанору Ивановичу, а правой вложил в другую руку председателя толстую
хрустнувшую пачку. Метнув на нее взгляд, Никанор Иванович густо покраснел и стал ее
отпихивать от себя.
— Этого не полагается… — бормотал он.
— И слушать не стану, — зашипел в самое ухо его Коровьев, — у нас не полагается, а у
иностранцев полагается. Вы его обидите, Никанор Иванович, а это неудобно. Вы
трудились…
— Строго преследуется, — тихо-претихо прошептал председатель и оглянулся.
— А где же свидетели? — шепнул в другое ухо Коровьев, — я вас спрашиваю, где они?
Что вы?
И тут случилось, как утверждал впоследствии председатель, чудо: пачка сама вползла к
нему в портфель. А затем председатель, какой-то расслабленный и даже разбитый, оказался
на лестнице. Вихрь мыслей бушевал у него в голове. Тут вертелась и вилла в Ницце, и
дрессированный кот, и мысль о том, что свидетелей действительно не было, и что Пелагея
Антоновна обрадуется контрамарке. Это были бессвязные мысли, но в общем приятные. И
тем не менее где-то какая-то иголочка в самой глубине души покалывала председателя. Это
была иголочка беспокойства. Кроме того, тут же на лестнице председателя, как удар, хватила
мысль: «А как же попал в кабинет переводчик, если на дверях была печать?! И как он,
Никанор Иванович, об этом не спросил?» Некоторое время председатель, как баран, смотрел
на ступеньки лестницы, но потом решил плюнуть на это и не мучить себя замысловатым
вопросом.
Лишь только председатель покинул квартиру, из спальни донесся низкий голос:
— Мне этот Никанор Иванович не понравился. Он выжига и плут. Нельзя ли сделать
так, чтобы он больше не приходил?
— Мессир, вам стоит это приказать!.. — отозвался откуда-то Коровьев, но не
дребезжащим, а очень чистым и звучным голосом.
И сейчас же проклятый переводчик оказался в передней, навертел там номер и начал
почему-то очень плаксиво говорить в трубку:
— Алло! Считаю долгом сообщить, что наш председатель жилтоварищества дома
номер триста два-бис по Садовой, Никанор Иванович Босой, спекулирует валютой. В данный
момент в его квартире номер тридцать пять в вентиляции, в уборной, в газетной бумаге
четыреста долларов. Говорит жилец означенного дома из квартиры номер одиннадцать
Тимофей Квасцов. Но заклинаю держать в тайне мое имя. Опасаюсь мести
вышеизложенного председателя.
И повесил трубку, подлец.
Что дальше происходило в квартире N 50, неизвестно, но известно, что происходило у
Никанора Ивановича. Запершись у себя в уборной на крючок, он вытащил из портфеля
пачку, навязанную переводчиком, и убедился в том, что в ней четыреста рублей. Эту пачку
Никанор Иванович завернул в обрывок газеты и засунул в вентиляционный ход.
Через пять минут председатель сидел за столом в своей маленькой столовой. Супруга
его принесла из кухни аккуратно нарезанную селедочку, густо посыпанную зеленым луком.