Page 25 - На дне
P. 25

В двери является Лука .

                     Занавес

                                                        Акт третий

                     «Пустырь»  –  засоренное  разным  хламом  и  заросшее  бурьяном  дворовое  место.  В
               глубине  его  –  высокий  кирпичный  брандмауер.  Он  закрывает  небо.  Около  него  –  кусты
               бузины. Направо  – темная, бревенчатая стена какой-то надворной постройки: сарая или
               конюшни. А налево – серая, покрытая остатками штукатурки стена того дома, в котором
               помещается ночлежка Костылевых. Она стоит наискось, так что ее задний угол выходит
               почти на средину пустыря. Между ею и красной стеной – узкий проход. В серой стене два
               окна: одно  – в уровень с землей, другое  –  аршина на два выше и ближе к брандмауеру. У
               этой стены лежат розвальни кверху полозьями и обрубок бревна, длиною аршина в четыре.
               Направо у стены – куча старых досок, брусьев. Вечер, заходит солнце, освещая брандмауер
               красноватым светом. Ранняя весна, недавно стаял снег. Черные сучья бузины еще без почек.
               На бревне сидят рядом Наташа        и Настя . На дровнях – Лука     и Барон . Клещ    лежит на
               куче дерева у правой стены. В окне у земли – рожа Бубнова .

                     Настя    (закрыв  глаза  и  качая  головой  в  такт  словам,  певуче  рассказывает)  .  Вот
               приходит он ночью в сад, в беседку, как мы уговорились… а уж я его давно жду и дрожу от
               страха и горя. Он тоже дрожит весь и – белый как мел, а в руках у него леворверт…
                     Наташа    (грызет семечки) . Ишь! Видно, правду говорят, что студенты – отчаянные…
                     Настя . И говорит он мне страшным голосом: «Драгоценная моя любовь…»
                     Бубнов . Хо-хо! Драгоценная?
                     Барон . Погоди! Не любо – не слушай, а врать не мешай… Дальше!
                     Настя  .  «Ненаглядная,  говорит,  моя  любовь!  Родители,  говорит,  согласия  своего  не
               дают, чтобы я венчался с тобой… и грозят меня навеки проклясть за любовь к тебе. Ну и
               должен,  говорит,  я  от  этого  лишить  себя  жизни…»  А  леворверт  у  него  –  агромадный  и
               заряжен десятью пулями… «Прощай, говорит, любезная подруга моего сердца! – решился я
               бесповоротно… жить без тебя – никак не могу». И отвечала я ему: «Незабвенный друг мой…
               Рауль…»
                     Бубнов    (удивленный) . Чего-о? Как? Краул?
                     Барон    (хохочет) . Настька! Да ведь… ведь прошлый раз – Гастон был!
                     Настя    (вскакивая) . Молчите… несчастные! Ах… бродячие собаки! Разве… разве вы
               можете  понимать…  любовь?  Настоящую  любовь?  А  у  меня  –  была  она…  настоящая!
               (Барону.)   Ты! Ничтожный!.. Образованный ты человек… говоришь – лежа кофей пил…
                     Лука . А вы – погоди-ите! Вы – не мешайте! Уважьте человеку… не в слове – дело, а –
               почему слово говорится? – вот в чем дело! Рассказывай, девушка, ничего!
                     Бубнов . Раскрашивай, ворона, перья… валяй!
                     Барон . Ну – дальше!
                     Наташа  .  Не  слушай  их…  что  они?  Они  –  из  зависти  это…  про  себя  им  сказать
               нечего…
                     Настя    (снова садится) . Не хочу больше! Не буду говорить… Коли они не верят…
               коли  смеются…  (Вдруг,  прерывая  речь,  молчит  несколько  секунд  и,  вновь  закрыв  глаза,
               продолжает  горячо  и  громко,  помахивая  рукой  в  такт  речи  и  точно  вслушиваясь  в
               отдаленную музыку.)     И вот – отвечаю я ему: «Радость жизни моей! Месяц ты мой ясный! И
               мне без тебя тоже вовсе невозможно жить на свете… потому как люблю я тебя безумно и
               буду любить, пока сердце бьется во груди моей! Но, говорю, не лишай себя молодой твоей
               жизни… как нужна она дорогим твоим родителям, для которых ты – вся их радость… Брось
               меня!  Пусть  лучше  я  пропаду…  от  тоски  по тебе,  жизнь  моя…  я  –  одна…  я  –  таковская!
               Пускай  уж  я…  погибаю,  –  все  равно!  Я  –  никуда  не  гожусь…  и  нет  мне  ничего…  нет
   20   21   22   23   24   25   26   27   28   29   30