Page 30 - На западном фронте без перемен

Мы смеемся:
— За этим делом не станет, Кат: если понадобится, ты просто реквизируешь, что тебе нужно.

Мюллер голоден, и полученные ответы не удовлетворяют его. Он внезапно прерывает сладкие
мечты Хайе Вестхуса, который мысленно избивает своего недруга.

— Хайе, а что бы стал делать ты, если бы сейчас наступил мир?
— На месте Хайе я бы хорошенько всыпал тебе по заднице, чтобы ты вообще не заводил
здесь этих разговорчиков, — говорю я. — С чего это ты вдруг?
— С чего на крыше коровье дерьмо? — лаконично отвечает Мюллер и снова обращается к
Хайе Вестхусу со своим вопросом.

Хайе трудно ответить с ходу. На его веснушчатом лице написано недоумение:
— Это когда уже не будет войны, так, что ли?

— Ну да. Какой ты у нас сообразительный!

— Так ведь после войны наверно опять будут бабы, верно? — Хайе облизывается.
— Будут и бабы.
— Вот житуха-то будет, забодай меня комф! — говорит Хайе, и лицо его оттаивает. — Тогда я
подобрал бы себе крепкую бабенку, этакого, знаете ли, драгуна в юбке, чтоб было бы за что
подержаться, и без долгих разговоров — в постельку. Нет, вы только подумайте, настоящая
перина, да еще на пружинном матраце! Эх, ребята, да я целую неделю и штанов бы не
надевал!

Все молчат. Слишком уж великолепна эта картина. Мороз пробегает у нас по коже. Наконец
Мюллер собирается с духом и спрашивает:

— А потом? Хайе молчит. Затем он несколько нерешительно заявляет:
— Если бы я был унтер-офицером, я бы еще остался на сверхсрочную.
— Хайе, ты просто не в своем уме, — говорю я.

Ничуть не обижаясь, он отвечает мне вопросом:

— А ты когда-нибудь резал торф? Поди, попробуй.
С этими словами он достает из-за голенища ложку и запускает ее в котелок Альберта.
— И все-таки это, наверно, не хуже, чем рыть окопы в Шампани, — отвечаю я.

Хайе жует и ухмыляется:

— Зато дольше. Да и отлынивать там нельзя.
— Но послушай, Хайе, чудак, дома-то ведь все-таки лучше!

— Как сказать, — говорит он и задумывается с открытым ртом.
На его лице написано, о чем он сейчас думает. Жалкая лачуга на болоте, тяжелая работа в
знойной степи с раннего утра и до вечера, скудный заработок, грязная одежда поденщика...
— В мирное время на действительной можно жить припеваючи, — говорит он: — каждый
день тебе засыпают твой корм, а не то можешь устроить скандал: у тебя есть своя постель,
каждую неделю чистое белье, как у господ; ты унтер-офицер, служишь свою службу,
обмундирован с иголочки; по вечерам ты вольная птица и идешь себе в пивную.

Хайе чрезвычайно гордится своей идеей. Он просто влюблен в нее.
— А отслужил свои двенадцать лет — получай аттестат на пенсию и иди в сельские
жандармы. Тогда можешь хоть целый день гулять.

От этих грез о будущем его бросает в пот.