Page 40 - На западном фронте без перемен

Их, как видно, мучит голод. Почти у каждого из нас они обглодали его порцию хлеба. Кропп
крепко завязал свой хлеб в плащ-палатку и положил его под голову, но все равно не может
спать, так как крысы бегают по его лицу, стараясь добраться до хлеба. Детеринг решил
схитрить: он прицепил к потолку кусок тонкой проволоки и повесил на нее узелок с хлебом.
Однажды ночью он включил свой карманный фонарик и увидел, что проволока
раскачивается. Верхом на узелке сидела жирная крыса.
В конце концов мы решаем разделаться с ними. Мы аккуратно вырезаем обглоданные места;
выбросить хлеб мы никак не можем, иначе завтра нам самим будет нечего есть.

Вырезанные куски мы складываем на пол в самой середине блиндажа. Каждый достает свою
лопату и ложится, держа ее наготове. Детеринг, Кропп и Кат приготовились включить свои
карманные фонарики.

Уже через несколько минут мы слышим шорохи и возню. Шорохи становятся громче, теперь
уже можно различить царапанье множества крысиных лапок. Вспыхивают фонарики, и все
дружно бьют лопатами по черному клубку, который с писком распадается. Результаты
неплохие. Мы выгребаем из блиндажа искромсанные крысиные трупы и снова устраиваем
засаду.

Нам еще несколько раз удается устроить это побоище. Затем крысы замечают что-то
неладное, а может быть, они учуяли кровь. Больше они не появляются. Но остатки хлеба на
полу на следующий день исчезают: они их все-таки растащили.
На соседнем участке они напали на двух больших кошек и собаку, искусали их до смерти и
объели их трупы.
На следующий день нам выдают сыр. Каждый получает почти по четверти головки. С одной
стороны это хорошо, потому что сыр — вкусная штука, но с другой стороны это плохо, так как
до сих пор эти большие красные шары всегда были признаком того, что нам предстоит
попасть в переплет. После того как нам выдали еще и водку, у нас стало еще больше
оснований ждать беды. Выпить-то мы ее выпили, но все-таки при этом нам было не по себе.

Весь день мы соревнуемся в стрельбе по крысам и слоняемся как неприкаянные. Нам
пополняют запасы патронов и ручных гранат. Штыки мы осматриваем сами. Дело в том, что у
некоторых штыков на спинке лезвия есть зубья, как у пилы. Если кто-нибудь из наших
попадется на той стороне с такой штуковиной, ему не миновать расправы. На соседнем
участке были обнаружены трупы наших солдат, которых недосчитались после боя; им
отрезали этой пилой уши и выкололи глаза. Затем им набили опилками рот и нос, так что они
задохнулись.
У некоторых новобранцев есть еще штыки этого образца; эти штыки мы у них отбираем и
достаем для них другие.
Впрочем, штык во многом утратил свое значение. Теперь пошла новая мода ходить в атаку:
некоторые берут с собой только ручные гранаты и лопату. Отточенная лопата — более легкое и
универсальное оружие, ею можно не только тыкать снизу, под подбородок, ею прежде всего
можно рубить наотмашь. Удар получается более увесистый, особенно если нанести его сбоку,
под углом, между плечом и шеей; тогда легко можно рассечь человека до самой груди. Когда
колешь штыком, он часто застревает; чтобы его вытащить, нужно с силой упереться ногой в
живот противника, а тем временем тебя самого свободно могут угостить штыком. К тому же он
иногда еще и обламывается.
Ночью на наши окопы пускают газ. Мы ждем атаки и, приготовившись отбить ее, лежим в
противогазах, готовые сбросить их, как только перед нами вынырнет силуэт первого солдата.
Но вот уже начинает светать, а у нас все по-прежнему спокойно. Только с тыловых дорог по ту
сторону фронта все еще доносится этот изматывающий нервы гул. Поезда, поезда, машины,
машины, — куда только стягивают все это? Наша артиллерия все время бьет в том
направлении, но гул не смолкает, он все еще не смолкает...

У нас усталые лица, мы не глядим друг на друга.
— Опять будет то же самое, как в тот раз на Сомме; там нас после этого семь суток держали под
ураганным огнем, — мрачно говорит Кат.

С тех пор как мы здесь, он даже перестал острить, а это плохо, — ведь Кат старый окопный