Page 45 - На западном фронте без перемен

ему рассекают лицо. Увидев это, другой француз пытается уйти от погони, но в его спину с
хрустом вонзается штык. Он высоко подпрыгивает и, расставив руки, широко раскрыв
кричащий рот, шатаясь из стороны в сторону, бежит дальше; штык, покачиваясь, торчит из
его спины. Третий бросает свою винтовку и присаживается на корточки, закрывая глаза
руками. Вместе с несколькими другими пленными он остается позади, чтобы унести раненых.

Продолжая преследование, мы неожиданно натыкаемся на вражеские позиции.
Мы так плотно насели на отходящих французов, что нам удается прибежать почти
одновременно с ними.

Поэтому потерь у нас немного. Какой-то пулемет подал было голос, но граната заставляет его
замолчать. И все же за эти несколько секунд пятеро наших солдат успели получить ранение в
живот. Кат наносит удар прикладом одному из уцелевших пулеметчиков, превращая его лицо
в кровавое месиво. Остальных мы приканчиваем, прежде чем они успевают схватиться за
гранаты. Затем мы с жадностью выпиваем воду из пулеметных кожухов.

Повсюду щелкают перерезающие проволоку кусачки, хлопают перебрасываемые через
заграждения доски, и мы проскакиваем сквозь узкие проходы во вражеские траншеи. Хайе
вонзает свою лопату в шею какого-то великана-француза и бросает первую гранату. На
несколько секунд мы приседаем за бруствером, затем лежащий перед нами прямой участок
окопа оказывается свободным. Еще один бросок, и шипящие осколки прокладывают нам путь
в следующую, скрытую за поворотом траншею. На бегу мы швыряем в двери блиндажей
связки гранат, земля вздрагивает, слышатся треск и стоны, все обволакивается дымом, мы
спотыкаемся о скользкие куски мяса, я падаю на чей-то вспоротый живот, на котором лежит
новенькая, чистенькая офицерская фуражка.
Бой приостанавливается: мы оторвалась от противника. Нам здесь долго не продержаться,
поэтому нас решают отвести под прикрытием нашей артиллерии на старые полицаи Узнав об
этом, мы сломя голову бросаемся в ближайшие убежища, — прежде чем удрать, — нам надо —
еще запастись консервами, и мы хватаем все, что попадается под руку, в первую очередь —
банки с тушенкой и с маслом.
Мы благополучно возвращаемся на наши прежние позиция. Пока что нас не атакуют. Больше
часа мы отлеживаемся, тяжело переводя дыхание и не разговаривая друг с другом. Мы
настолько выдохлись, что, несмотря на сильный голод, даже не вспоминаем о консервах.
Лишь и постепенно мы снова начинаем напоминать людей.
Трофейная тушенка славится до всему фронту. Она даже является иногда главной — целью
тех внезапных ударов, которые время от — времени предпринимаются с нашей стороны, —
ведь кормят нас плохо и мы постоянно голодны.
Всего мы сцапали пять банок. До, со снабжением у них там дело хорошо поставлено, ничего не
скажешь, это просто здорово; не то что наш брат, которого держат впроголодь, на повидле из
репы; мяса у них хоть завались, — стоит только руку протянуть. Хайе раздобыл, кроме того,
длинную французскую булку и засунул ее за ремень, как лопату. С одного конца она немного
запачкана кровью, но это можно отрезать.
Просто счастье, что теперь мы можем как следует поесть, — нам еще понадобится наша сила.
Поесть досыта — это так же ценно, как иметь надежный блиндаж; вот почему мы с такой
жадностью охотимся за едой, — ведь она может спасти нам жизнь.

Тьяден захватил еще один трофей: две фляжки коньяку. Мы пускаем их по кругу.
Артиллерия противника, по обыкновению, благословляет нас на сон грядущий.
Наступает ночь, из воронок поднимаются облачка тумана, как будто там обитают какие- то
таинственные призраки. Белая пелена робко стелется по дну ямы, словно не решаясь
переползти через край. Затем от воронки к воронке протягиваются длинные полосы.

Стало свежо. Я стою на посту и вглядываюсь в ночной мрак. Я чувствую себя расслабленным,
как всегда бывает после атаки, и мне становится трудно оставаться наедине со своими
мыслями. Собственно говоря, это не мысли, — это воспоминания, которые застали меня
врасплох в эту минуту слабости и пробудили во мне странные чувства.
В небо взвиваются осветительные ракеты, и я вижу перед собой картину: летний вечер, я стою
в крытой галерее во внутреннем дворе собора и смотрю на высокие кусты роз, цветущих в
середине маленького садика, где похоронены члены соборного капитула. Вокруг стоят статуи,