Page 43 - На западном фронте без перемен

После этого случая спертый воздух блиндажа еще больше раздражает нас. Мы сидим в
собственной могиле и ждем только того, чтобы нас засыпало.

Неистовый вой и ослепительная вспышка. Блиндаж трещит по всем швам от угодившего в
него снаряда, к счастью, легкого, так что бетонная кладка выдержала удар. Слышится звон
металла и еще какой-то страшный скрежет, стены ходят ходуном, винтовки, каски, земля,
грязь и пыль взлетают к потолку. Снаружи проникает густой, пахнущий серой дым. Если бы
мы сидели не в прочном убежище, а в одном из тех балаганчиков, что стали строить в
последнее время, никто из нас не остался бы в живых.

Но и сейчас этот снаряд наделал нам немало хлопот. Давешний новобранец снова
разбушевался, и его примеру последовали еще двое. Один из них вырывается и убегает. Мы
возимся с двумя другими. Я бросаюсь вслед за беглецом и уже подумываю, не выстрелить ли
ему в ноги, но тут что-то со свистом несется на меня. Я распластываюсь на земле, а когда
поднимаюсь, стенка окопа уже облеплена горячими осколками, кусками мяса и обрывками
обмундирования. Я снова залезаю в блиндаж.
Первый новобранец, как видно, и в самом деле сошел с ума. Когда мы его отпускаем, он
пригибает голову, как козел, и бьется лбом о стену. Ночью надо будет попытаться отправить
его в тыл. Пока что мы связываем его, но с таким расчетом, чтобы можно было сразу же
освободить, если начнется атака.

Кат предлагает сыграть в карты, — делать-то все равно нечего, может быть, от этого нам станет
легче. Но игра не клеится, — мы прислушиваемся к каждому снаряду, рвущемуся поближе к
нам, и сбиваемся при подсчете взяток или же сбрасываем не ту масть. Нам приходится
отказаться от этой затеи. Мы сидим словно в оглушительно грохочущем котле, по которому со
всех сторон стучат палками.

Еще одна ночь. Теперь мы уже отупели от напряжения. Это то убийственное напряжение,
когда кажется, что тебе царапают спинной мозг зазубренным ножом. Ноги отказываются
служить, руки дрожат, тело стало тоненькой пленкой, под которой прячется с трудом
загнанное внутрь безумие, таится каждую минуту готовый вырваться наружу безудержный,
бесконечный вопль. Мы стали бесплотными, у нас больше нет мускулов, мы уже караемся не
смотреть друг на друга, опасаясь, что сейчас произойдет что-то непредвиденное и страшное.
Мы плотно сжимаем губы. Это пройдет... Это пройдет... Быть может, мы еще уцелеем.
Внезапно ближние разрывы разом смолкают. Огонь все еще продолжается, но теперь он
перенесен назад, наша позиция вышла из-под обстрела. Мы хватаем гранаты, забрасываем
ими подход к блиндажу и выскакиваем наружу. Ураганный огонь прекратился, но зато по
местности позади нас ведется интенсивный заградительный огонь. Сейчас будет атака.

Никто не поверил бы, что в этой изрытой воронками пустыне еще могут быть люди, но сейчас
из окопов повсюду выглядывают стальные каски, а в пятидесяти метрах от нас уже установлен
пулемет, который тотчас же начинает строчить.

Проволочные заграждения разнесены в клочья. Но все же они еще могут на некоторое время
задержать противника. Мы видим, как приближаются атакующие. Наша артиллерия дает
огоньку. Стучат пулеметы, потрескивают ружейные выстрелы. Атакующие подбираются все
ближе. Хайе и Кропп начинают метать гранаты. Они стараются бросать как можно чаще, мы
заранее оттягиваем для них рукоятки. Хайе бросает на шестьдесят метров, Кропп — на
пятьдесят, это уже испробовано, а такие вещи важно знать точно. На бегу солдаты противника
почти ничего не смогут сделать, сначала им надо подойти к нам метров на тридцать.
Мы различаем перекошенные лица, плоские каски. Это французы. Они добрались до остатков
проволочных заграждений и уже понесли заметные на глаз потери. Одну из их цепей
скашивает стоящий рядом с нами пулемет; затем он начинает давать задержки при
заряжании, и французы подходят ближе.

Я вижу, как один из них падает в рогатку, высоко подняв лицо. Туловище оседает вниз, руки
принимают такое положение, будто он собрался молиться. Потом туловище отваливается
совсем, и только оторванные по локоть руки висят на проволоке.
В ту минуту, когда мы начинаем отходить, впереди над землей приподнимаются три головы.
Под одной из касок — темная острая бородка и два глаза, пристально глядящих прямо на
меня. Я поднимаю руку с гранатой, но не могу метнуть ее в эти странные глаза. На мгновение
вся панорама боя кружится в каком-то шальном танце вокруг меня и этих двух глаз, которые