Page 48 - На западном фронте без перемен

слышим все это, так как ветер дует прямо на наши окопы. Утром, когда мы считаем, что он
давно уже отмучился, до нас еще раз доносится булькающий предсмертный хрип.

Дни стоят жаркие, а убитых никто не хоронит. Мы не можем унести всех, — мы не знаем, куда
их девать. Снаряды зарывают их тела в землю. У некоторых трупов вспучивает животы, они
раздуваются как воздушные шары. Эти животы шипят, урчат и поднимаются. В них бродят
газы.
Небо синее и безоблачное. К вечеру становится душно, от земли веет теплом. Когда ветер дует
на нас, он приносит с собой кровавый чад, густой и отвратительно сладковатый, — это
трупные испарения воронок, которые напоминают смесь хлороформа и тления и вызывают у
нас тошноту и рвоту.

По ночам становится спокойно, и мы начинаем охотиться за медными ведущими поясками
снарядов и за шелковыми парашютиками от французских осветительных ракет. Почему эти
пояски пользуются таким большим спросом, этого, собственно говоря, никто толком не знает.
По словам тех, кто их собирает, пояски представляют собой большую ценность. Некоторые
насобирали целые мешки и повсюду таскают их с собой, так что, когда мы отходим в тыл, им
приходится идти, согнувшись в три погибели.

Один только Хайе сумел объяснить, зачем они ему нужны: он хочет послать их своей невесте
вместо подвязок. Как и следовало ожидать, услыхав это объяснение, фрисландцы веселятся до
упаду; они бьют себя по колену, — вот это да, черт побери, какую штуку отмочил этот Хайе!
Больше всех разошелся Тьяден; он держит в руках самый большой поясок и поминутно
просовывает в него свою ногу, чтобы показать, сколько там еще осталось свободного места.
— Послушай, Хайе, что ж у ней должны быть за ноги! Эх, и ноги же! Его мысли перебираются
повыше: — А задница, задница у ней небось как... как у слонихи.

Он все никак не угомонится:
— Да, с такой бы я не прочь побаловаться, разрази меня гром!

Хайе сияет, довольный тем, что его невеста пользуется таким шумным успехом, и говорит
самодовольно и лаконично:
— Девка ядреная! Шелковые парашютики находят более практическое применение. Из трех
или четырех штук, — смотря по объему груди, — получается блузка. Мы с Кроппом
используем их как носовые платки. Другие посылают их домой. Если бы женщины могли
увидеть, какой опасности мы себя подчас подвергаем, раздобывая для них эти тоненькие
лоскутки, они бы, наверно, не на шутку перепугались.
Кат застает Тьядена в тот момент, когда он преспокойно пытается сбить пояски с одного из
неразорвавшихся снарядов. У любого из нас он, конечно, разорвался бы в руках, но Тьядену,
как всегда, везет.

Однажды, перед нашим окопом все утро резвились две бабочки. Это капустницы, — на их
желтых крылышках сидят красные точечки. И как их только сюда занесло, — ни цветов, ни
других растений здесь нигде не увидишь! Бабочки отдыхают на зубах черепа. Птицы
— такие же беззаботные твари; они давно уже привыкли к войне. Каждое утро над передовой
взмывают в воздух жаворонки. В прошлом году нам попадались даже сидящие на яйцах
самочки, которым действительно удалось вывести птенцов.

Крысы больше не наведываются к нам в окоп. Теперь они перебрались туда, вперед, — мы
знаем, зачем. Они жиреют; увидев одну, мы ее подстреливаем. Мы снова слышим по ночам
перестук колес с той стороны. Днем по нам ведут лишь обычный, не сильный огонь, так что
теперь мы можем привести в порядок траншеи. О том, чтобы мы не скучали, заботятся
летчики. В воздухе по нескольку раз в день разыгрываются бои, которые неизменно
привлекают любителей этих зрелищ.
Мы ничего не имеем против бомбардировщиков, но к аэропланам войсковой разведки мы
испытываем лютую ненависть, — ведь это они навлекают на нас артиллерийские обстрелы.
Через несколько минут после их появления на нас сыплются шрапнель и гранаты. Из-за этого
мы теряем одиннадцать человек за один день, в том числе пять санитаров. Двоих буквально
разнесло на клочки; Тьяден говорит, что теперь их можно было бы соскрести ложкой со
стенки окопа и похоронить в котелке. Третьему оторвало ноги вместе с нижней частью
туловища. Верхний обрубок стоит, прислонившись к стенке траншеи, лицо у убитого