Page 52 - На западном фронте без перемен

VII
Нас отводят в тыл, на этот раз дальше, чем обычно, на один из полевых пересыльных пунктов,
где будет произведено переформирование. В нашу роту надо влить более ста человек
пополнения.

Пока что службы у нас немного, а в остальное время мы слоняемся без дела. Через два дня к
нам заявляется Химмельштос. С тех пор как он побывал в окопах, гонору у него сильно
поубавилось. Он предлагает нам пойти на мировую. Я не возражаю, — я видел, как он помогал
выносить Хайе Вестхуса, когда тому разорвало спину. А кроме того, он и в самом деле
рассуждает здраво, так что мы принимаем его приглашение пойти с ним в столовую. Один
только Тьяден относится к нему сдержанно и с недоверием.

Однако и Тьядена все же удается переубедить, — Химмельштос рассказывает, что он будет
замещать повара, который уходит в отпуск. В доказательство он тут же выкладывает на стол
два фунта сахару для нас и полфунта масла лично для Тьядена. Он даже устраивает так, что в
течение следующих трех дней нас наряжают на кухню чистить картошку и брюкву. Там он
угощает нас самыми лакомыми блюдами с офицерского стола.

Таким образом у нас сейчас есть все, что составляет счастье солдата: вкусная еда и отдых. Если
поразмыслить, это не так уж много. Какие-нибудь два или три года тому назад мы
испытывали бы за это глубочайшее презрение к самим себе. Сейчас же мы почти довольны.
Ко всему на свете привыкаешь, даже к окопу.
Привычкой объясняется и наша кажущаяся способность так быстро забывать. Еще вчера мы
были под огнем, сегодня мы дурачимся и шарим по окрестностям в поисках съестного, а
завтра мы снова отправимся в окопы. На самом деле мы ничего не забываем. Пока нам
приходится быть здесь, на войне, каждый пережитый нами фронтовой день ложится нам на
душу тяжелым камнем, потому что о таких вещах нельзя размышлять сразу же, по свежим
следам. Если бы мы стали думать о них, воспоминания раздавили бы нас; во всяком случае я
подметил вот что: все ужасы можно пережить, пока ты просто покоряешься своей судьбе, но
попробуй размышлять о них, и они убьют тебя.

Если, отправляясь на передовую, мы становимся животными, ибо только так мы и можем
выжить, то на отдыхе мы превращаемся в дешевых остряков и лентяев. Это происходит
помимо нашей воли, тут уж просто ничего не поделаешь. Мы хотим жить, жить во что бы то
ни стало; не можем же мы обременять себя чувствами. которые, возможно, украшают
человека в мирное время, но совершенно неуместны и фальшивы здесь. Кеммерих убит, Хайе
Вестхус умирает, с телом Ганса Крамера, угодившего под прямое попадание, будет немало
хлопот в день Страшного суда, — его придется собирать по кусочкам; у Мартенса больше нет
ног, Майер убит, Маркс убит, Байер убит, Хеммерлинг убит, сто двадцать человек лежат
раненые по лазаретам... Все это чертовски грустно, но нам-то что за дело, ведь мы живы! Если
бы мы могли их спасти, — о, тогда бы мы пошли за них хоть к черту на рога, пускай бы нам
пришлось самим сложить головы, — ведь когда мы чего-нибудь захотим, мы становимся
бедовыми парнями; мы почти не знаем, что такое страх, разве что страх смерти, но это другое
дело, — это чисто телесное ощущение.

Но наших товарищей нет в живых, мы ничем не можем им помочь, они свое отстрадали, а кто
знает, что еще ждет нас? Поэтому мы завалимся на боковую и будем спать или станем есть,
пока не лопнет брюхо, будем напиваться и курить, чтобы хоть чем-то скрасить эти пустые
часы. Жизнь коротка.
Кошмары фронта проваливаются в подсознание, как только мы удаляемся от передовой; мы
стараемся разделаться с ними, пуская в ход непристойные и мрачные шуточки; когда кто-
нибудь умирает, о нем говорят, что он «прищурил задницу», и в таком же тоне мы говорим
обо всем остальном. Это спасает нас от помешательства. Воспринимая вещи с этой точки
зрения, мы оказываем сопротивление.
Но мы ничего не забываем! Все, что пишется в военных газетах насчет неподражаемого
юмора фронтовиков, которые будто бы устраивают танцульки, едва успев выбраться из- под
ураганного огня, — все это несусветная чушь. Мы шутим не потому, что нам свойственно
чувство юмора, нет, мы стараемся не терять чувства юмора, потому что без