Page 55 - На западном фронте без перемен

изобразить что-нибудь еще похлеще. В руках у нас какой-то беспокойный зуд; мы выкуриваем
несметное множество сигарет, но потом Кропп говорит:

— А почему бы не принести им еще и сигарет? Тогда мы прячем сигареты в фуражки, чтобы
приберечь их до ночи.
Небо становится зеленым, как незрелое яблоко. Нас четверо, но четвертому там делать
нечего; поэтому мы решаемся избавиться от Тьядена и накачиваем его за наш счет ромом и
пуншем, пока его не начинает пошатывать. С наступлением темноты мы возвращаемся на
наши квартиры, бережно поддерживая Тьядена под локотки. Мы распалены, нас томит жажда
приключений. Мне досталась та худенькая, смуглая, — мы их уже поделили между собой, это
дело решенное.

Тьяден заваливается на свой тюфяк и начинает храпеть. Через некоторое время он вдруг
просыпается и смотрит на нас с такой хитрой ухмылкой, что мы уже начинаем опасаться, не
вздумал ли он одурачить нас и не понапрасну ли мы тратились на пунш. Затем он снова
валится на тюфяк и продолжает спать.
Каждый из нас выкладывает по целой буханке хлеба и заворачивает ее в газету. Вместе с
хлебом мы кладем сигареты, а кроме того три порядочные порции ливерной колбасы,
выданной сегодня на ужин. Получился довольно приличный подарок.

Пока что мы засовываем все это в наши сапоги, — ведь нам придется взять их с собой, чтобы
не напороться на той стороне на проволоку и битое стекло. Но так как переправляться на тот
берег мы будем вплавь, никакой другой одежды нам не нужно.
Все равно сейчас темно, да и идти недалеко.
Взяв сапоги в руки, мы пускаемся в путь. Быстро влезаем в воду, ложимся на спину и плывем,
держа сапоги с гостинцами над головой.
Добравшись до того берега, мы осторожно карабкаемся вверх по склону, вынимаем пакеты и
надеваем сапоги. Пакеты берем под мышки. Мокрые, голые, в одних сапогах, бодрой рысцой
пускаемся в дальнейший путь. Дом мы находим сразу же. Он темнеет в кустах. Леер падает,
споткнувшись о корень и разбивает себе локти.
— Не беда, — весело говорит он.

Окна закрыты ставнями. Мы крадучись ходим вокруг дома и пытаемся заглянуть в него
сквозь щели. Потом начинаем проявлять нетерпение. У Кроппа вдруг возникают опасения:

— А что если у них там сидит какой-нибудь майор?

— Ну что ж, тогда мы дадим деру, — ухмыляется Леер, — а если ему нужен номер нашего
полка, пусть прочтет его вот здесь. — И он шлепает себя по голому заду.

Входная дверь не заперта. Наши сапоги стучат довольно громко. Где-то приотворяется дверь,
через нее падает свет, какая-то женщина вскрикивает от испуга. «Тес! Тес! — шепчем мы, —
camarade... bon ami...» — и умоляюще поднимаем над головой наши пакеты.

Вскоре появляются и две другие женщины; дверь открывается настежь, и мы попадаем в
полосу яркого света. Нас узнают, и все трое хохочут до упаду над нашим одеянием. Стоя в
проеме дверей, они изгибаются всем телом, так им смешно. Какие у них грациозные
движения!
— Un moment!.

Они снова исчезают в комнате и выбрасывают нам какую-то одежду, с помощью которой мы с
грехом пополам прикрываем свою наготу. Затем они разрешают нам войти. В освещенной
небольшой лампой комнате тепло и слегка пахнет духами. Мы разворачиваем наши пакеты и
вручаем их хозяйкам. В их глазах появляется блеск, — видно, что они голодны.
После этого всеми овладевает легкое смущение. Леер жестом приглашает их поесть. Тогда они
снова оживляются, приносят тарелки и ножи и жадно набрасываются на еду. Прежде чем
съесть кусочек ливерной колбасы, они каждый раз поднимают его на вилке и с восхищением
разглядывают его, а мы с гордостью наблюдаем за ними.

Они тараторят без умолку на своем языке, не давая нам ввернуть словечко, мы мало что