Page 5 - Обелиск

– При чем тут успехи! – вдруг грохнуло над моим ухом, и пустая бутылка на столе,
подскочив, покатилась между тарелок. – При чем тут успехи? Мы похоронили человека!
Заврайоно недобро умолк на полуслове, а все сидевшие за столом настороженно, почти
с испугом начали озираться на моего соседа. Немолодые уже глаза того на покрасневшем,
болезненно потном лице явно наливались гневом, большой, перевитый набрякшими венами
кулак угрожающе лежал на скатерти. Заведующий районе многозначительно помолчал с
минуту и спокойно, с достоинством заметил, словно нарушившему порядок школьнику:
– Товарищ Ткачук, ведите себя пристойно.
– Тише, тише. Ну что вы! – озабоченно склонилась к моему соседу сидевшая рядом с
ним женщина.
Но Ткачук, по-видимому, вовсе не хотел сидеть тихо, он медленно поднимался из-за
стола, неуклюже распрямляя свое грузное немолодое тело.
– Это вам надо пристойно. Что вы тут несете про какие-то успехи? Почему вы не
вспомните про Мороза?
Похоже, назревал скандал, и я чувствовал себя не очень удобно в таком соседстве. Но я
тут был человек посторонний и не считал себя вправе вмешиваться, кого-то успокаивать или
за кого-то вступаться. Заведующему районе, однако, нельзя было отказать в надлежащей на
такой случай выдержке.
– Мороз тут ни при чем, – со спокойной твердостью остановил он выпад моего
соседа. – Мы не Мороза хороним.
– Очень даже при чем! – почти крикнул сосед. – Это Мороза надо благодарить за
Миклашевича! Он из него человека сделал!
– Миклашевич – другое дело, – согласился заврайоно и поднял до половины налитый
стакан. – Выпьем, товарищи, за его память. Пусть его жизнь послужит для нас примером.
За столом началось обычное после тоста оживление, все выпили. Один только
помрачневший Ткачук демонстративно отодвинулся от стола и откинулся к спинке стула.
– Мне с него пример брать поздно. Это он с меня брал пример, если хотите знать, – зло
бросил он, ни к кому не обращаясь, и ему никто не ответил.
Заведующий районе старался больше не замечать спорщика, а остальные были
поглощены закуской. Тогда Ткачук повернулся ко мне.
– Скажи ты про Мороза. Пусть знают...
– Про какого Мороза? – не понял я.
– Что, и ты не знаешь Мороза? Дожили! Сидим пьем в Сельце, и никто не вспомнит
Мороза! Которого здесь должен знать каждый. Что вы так на меня смотрите? – совсем уже
разозлился он, поймав на себе чей-то укоризненный взгляд. – Я знаю, что говорю. Мороз –
вот кто пример для всех нас. Как для Миклашевича был.
За столом притихли. Тут происходило что-то такое, чего я не понимал, но что, должно
быть, отлично понимали другие. После минутного замешательства все тот же заведующий
районе произнес с завидной начальственной твердостью в голосе:
– Прежде чем говорить, следует подумать, товарищ Ткачук.
– Я думаю, что говорю.
– Вот именно.
– Ну хватит! Тимофей Титович! Хватит вам, – с настойчивой кротостью начала
успокаивать его молодая соседка. – Лучше съешьте колбаски. Это домашняя. В городе
небось такой нет. А то вы совсем не закусываете...
Но Ткачук, видно, не хотел закусывать и, выдавив желваки на морщинистых щеках,
только скрежетал зубами. Потом взял недопитый стакан с водкой и залпом выпил его до дна.
На какую-то минуту мутные, покрасневшие его глаза страдальчески упрятались под
бровями.
За столами стало тише, все молча закусывали, некоторые курили. Я повернулся к
соседу справа – молодому парню в зеленом свитере, с виду учителю или какому-то
специалисту из колхоза, – и кивнул в сторону Ткачука: