Page 121 - Пастух и пастушка

В грязном, размешанном логу повозка застряла. Борис попробовал
помочь
Шкалику, да силенок и того и другого оказалось маловато. Шкалик крикнул:
"Я
чичас, товарищ лейтенант!" - и прытко побежал вперед лошади, дергая ее
за
узду.
Лошадь, скрипя колесами, пошла в объезд, миновала бочажину,
затрещала
кустами. Борис, уронив голову, сидел по другую сторону лога, навалившись
на
ствол ветлы, изорванной колесами. Внезапно ударило пламя, развалило
все
вокруг грохотом, заклубился кислый дым. Кашляя, давясь удушьем,
взводный
слепо ринулся в лог. Перед ним, ломая чащу, упало и покатилось колесо от
телеги; из редеющего дыма выпадывало и шлепалось в грязь что-то
мягкое,
ударяя в голову запахом парной крови и взрывчатки.
Шкалик был всегда беспечен. Но он-то, он, окопный командир,
ванька-взводный, с собачьим уже чутьем, почему позволил себе расслабиться
и
не почувствовал опасности? Вон же они рядом стоят - дощечки с
намалеванным
черепом - ограждение минеров. Что это с ним? Почему отерпло и

притупилось в
нем все, чем держится человек в этой жизни?
- Бедный, бедный мальчик! - сказал, а может, подумал Борис и потер
распухшие и зудящие веки. Не зная, что делать, постоял еще, оглядываясь
по
сторонам, словно бы запоминая это безлюдное, неприметное место,
истерзанное
колесами, воронками, и побрел лесом в санбат, надсаженный, полуглухой.
Больно ему было от раны, ело глаза окисью взрывчатки, но страдания в
сердце не было. Привык. Ко всему привык. Притерпелся. Только там, в
выветренном, почти уже пустом нутре поднялось что-то, толкнулось в грудь
и
оборвалось в устоявшуюся боль, дополнило ее свинцовой каплей.
Нести свою душу Борису сделалось еще тяжелее.
...В санбате оказалось народу густо. Офицеров на перевязку вызывали
вперед. Но Борис по окопной привычке везде быть с солдатами забрался в
очередь и все пропускал солдат, тех, которые казались ему тяжелее его
раненными.
На стол он попал спустя сутки.