Page 237 - Петр Первый
P. 237
брать…
– Верно, верно… Приходится из щелей-то вылезать…
– И государь обижается: что же, говорит, деньги лопатой гребешь, так уж лезь из кожи-
то…
– Само собой. Расходы эти оправдаются.
– Санька мне одна чего стоит. Но бабенка – на виду.
– Бабочка бойкая. Только, Иван Артемич, ты посматривай, как бы…
– Конечно, ее можно плеткой наверх загнать – сидеть за пяльцами, – помолчав,
задумчиво ответил Иван Артемич. – А толк велик ли? Что мужу-то спокойно? Э-ка!
Понимаю, около греха вертится. Господи, верно… Грех-то у нее так и прыщет из глаз.
Митрофан Ильич, не те времена… В Англии, – слышал? – Маль-брукова жена всей
Европой верховодит… Вот ты и стой с плеткой около юбки-то ее – дурак дураком…
Алексей Свешников, суровый лицом, густобровый купчина (в просторном венгерском
кафтане со шнурами), в своих волосах, – чернокудрявых с проседью, – вертел за спиной
пальцами, дожидаясь, когда президент и Бровкин бросят судачить о пустяках.
– Митрофан Ильич, – пробасил он, – опять ведь я о том же: надо поторопиться с нашим-то
дельцем. Слух есть, как бы нам дорогу не перебежали.
Востроносое, чисто вымытое, хитрое лицо президента заулыбалось медовым ртом.
– Как наш благодетель Иван Артемич рассудит, его спрашивай, Алексей Иванович…
Бровкин тоже быстро завертел за спиной пальцами, расставив короткие ноги, глядел
снизу вверх на орлов – Шорина и Свешникова… Сразу сообразил: торопятся, ироды, –
чего-то, значит, они разузнали особенное… (Вчера Бровкин весь день пробыл в хлебных
амбарах, никого из высоких людей не видал.) Не отвечая, надуваясь важностью,
прикидывал: чему бы этому быть? Вытащил из-за спины руки – почесать нос.
– Что ж, – сказал, – слух есть – сукнецо будет теперь в цене… Можно потолковать.
Свешников сразу выкатил цыганские глаза:
– Ты, значит, тоже, Иван Артемич, знаешь про вчерашнее?
– Знаем кое-что… Наше дело – знать да помалкивать… (Иван Артемич всей рукой взял
себя за низ лица: «Что за дьявол! Про что они узнали?»)
Косясь на других гостей, попятился за изразцовую печь. Свешников и Шорин – за ним.
Там, став тесно, заговорили вокруг да около, настороженно…
– Иван Артемич, вся Москва ведь болтает.
– Поговаривают, да.
– С кем же? Неужто со шведом?
– Это дело государево…
– Ну, а все-таки… Скоро ли? (Свешников влез ногтями в проволочную бороду.) В самый
бы раз теперь нам заводик поставить. Дорого государю не то, что дешевле гамбургского,
а то, что ведь свое будет сукно. Границы могут закрыть, а тут – сукно свое… Дело
золотое. Вокруг народу что закрутилось, – тот же Марти-сен…
«Вот они про что пронюхали», – понял Иван Артемич, усмехаясь в горсть.
На днях этот Мартисен, иноземец, был у Бровкина с переводчиком Шафировым,
предлагал поставить суконный завод: часть денег государя, часть – Бровкина, он же,
Мартисен, войдет в треть всех доходов, за это обязуется выписать из Англии ткацкие
станы, мастеров лучших и вести все дело. Свешников и Шорин со своей стороны давно
