Page 25 - Петр Первый

золотопарчовой мантии. Взглянув на тысячи, тысячи глаз, упертых на нее, царица
покачнулась. Чьи-то руки протянули ей мальчика в пестром узком кафтанчике. Царица с
усилием, вздернув животом, приподняла его, поставила на перила крыльца. Мономахова
шапка съехала ему на ухо, открыв черные стриженые волосы. Круглощекий и
тупоносенький, он вытянул шею. Глаза круглые, как у мыши. Маленький рот сжат с
испугу.
Царица хотела сказать что-то и зашлась, закинула голову. Из-за ее спины выдвинулся
Матвеев. По толпе прошло рычание… Он держал за руку другого мальчика, постарше, с
худым равнодушным личиком, отвисшей губой.

– Кто вам лгал, – стариковским, но сильным голосом заговорил Матвеев, изламывая
седые брови, – кто лгал, что царя и царевича задушили… Глядите, вот царь Петр
Алексеевич, на руках у царицы… Здоров и весел… Вот царевич Иван, – приподнял
равнодушного мальчика и показал толпе. – Оба живы божьей милостью… (В толпе стали
переглядываться, заговорили: «Они самые, обману нет…») Стрельцы! Идите спокойно по
домам… Если что надо, – есть какие просьбы и жалобы, – присылайте челобитчиков…

С крыльца в толпу сошли Хованский и Василий Васильевич. Кладя руки на плечи
стрельцам и простым людям, уговаривали разойтись, но говорили будто с усмешкой. Из
присмиревшей толпы раздались злые голоса:
– Ну что ж, что они живы…

– Сами видим, что живы…
– Все равно не уйдем из Кремля…

– Нашли дураков… Знаем ваши сладкие слова…
– А потом ноздри рвать у приказной избы…

– Выдайте нам Матвеевых и Нарышкиных…
– Ивана Кирилловича Нарышкина… Он царский венец примерял…

– Кровопийцы, бояре… Языкова нам выдайте… Долгорукова…
Все злее кричали голоса, перечисляя ненавистные имена бояр. Наталья Кирилловна
опять побелела, обхватила сына. Петр вертел круглой головой, – чей-то голос крикнул со
смехом: «Гляди-ка, чистый кот». С крыльца сбежал, весь в алом бархате, в соболях, в
звенящем оружии, князь Михайла Долгорукий, сын стрелецкого начальника, холеный и
надменный, закричал на стрельцов, размахивая нагайкой:
– Рады, сучьи дети, что отец мой больной лежит. Сарынь! Прочь отсюда, псы, холопы…

Попятились было стрельцы перед свистящей нагайкой… Но не те времена, – не так надо
было разговаривать… Задышали, засопели, потянулись к нему:

– А с колокольни ты не летал?.. Ты кто нам, щенок?.. Бей его, ребята!..
Взяли его за перевязь, сорвали, в клочья разлетелся бархатный кафтан. Михайла
Долгорукий выхватил саблю и, пятясь, отмахиваясь, взошел на крыльцо. Стрельцы,
уставя копья, кинулись за ним. Схватили. Царица дико завизжала. Растопыренное тело
Долгорукого полетело и скрылось в топчущей, рвущей его толпе. Матвеев и царица
подались к двери. Но было уже поздно: из сеней Грановитой палаты выскочили Овсей
Ржов с товарищами.
– Бей Матвеева, – закричали они.

– Любо, любо, – заревела толпа.

Овсей Ржов насел сзади на Матвеева. Царица взмахнула рукавами, прильнула к
Артамону Сергеевичу. Царевич Иван, отпихнутый, упал и заплакал. Круглое лицо Петра
исказилось, перекосилось, он вцепился обеими руками в пегую бороду Матвеева…

– Оттаскивай, не бойся, рви его, – кричали стрельцы, подняв копья, – кидай нам!