Page 43 - Петр Первый

нетерпеливо:
– Скажи матушке, – у меня-де государственное дело неотложное… Один помолюсь. Да –
вот что – сам-то возвращайся, да рысью, слышь…
Он вдруг закинул голову и засмеялся, как всегда, будто вырывая из себя смех. Никита
понял, что царь опять придумал какую-нибудь шутку, которым изрядно учили его в
немецкой слободе. Но – кротко покорился, убежал в мягких сапожках и скоро вернулся,
сам зная, что – себе на горе. Так и вышло. Петр, вращая глазами, приказал ему:

– Поедешь великим послом от еллинского бога Бахуса – бить челом имениннику.
– Слушаю, государь Петр Алексеевич, – истово ответил Зотов. Тут же, как было указано,
надел он на себя вывернутую заячью шубу, на голову – мочалу, поверх венок из банного
веника, в руки взял чашу. Чтобы не было лишних разговоров с матушкой, Петр вышел из
дворца черным ходом и побежал на конюшенный двор. Там вся дворня со смехом ловила
четырех здоровенных кабанов. Петр кинулся помогать, кричал, дрался, суетился.
Кабанов поймали, на лежачих надели шлеи, впрягли в золотую низенькую карету на
резных колесах (жениховский подарок покойного Алексея Михайловича; ее Наталья
Кирилловна приказывала беречь пуще глаза). Конюшенный дьяк с трясущимися губами
глядел на такое разорение и бесчинство. Под свист и хохот дворни в карету впихнули
Никиту Зотова. Петр сел на козлы, Волков, при шпаге и в треугольной шляпе, пошел
впереди, кидая кабанам морковь и репу. Конюха с боков стегали кнутами. Поехали на
Кукуй.
У ворот слободы их встретила толпа иноземцев. «Хорошо, хорошо, очень весело, –
закричали они, хлопая в ладоши, – можно лопнуть от смеха». Петр, красный, с сжатым
ртом, со злым лицом, вытянувшись, сидел на козлах. Сбегалась вся слобода. Хохотали,
держась за бока, указывали пальцами на царя и на мочальную голову в карете –
полумертвого от страха Зотова. Свиньи дергали в разные стороны, спутали сбрую.
Внезапно Петр вырвал у конюха кнут и бешено застегал по свиньям. Завизжав, они
понесли карету… Кого-то сбили с ног, кто-то попал под колеса, женщины хватали детей.
Петр, стоя, все стегал, – багровый, с раздутыми ноздрями короткого носа. Круглые глаза
его были красны, будто он сдерживал слезы.

У Лефортова двора конюха кое-как сбили свиную упряжку, своротили в раскрытые
ворота. По двору бежал именинник – Лефорт, махая тростью и шляпой. За ним – пестро
разодетые гости. Петр неуклюже соскочил с козел и за воротник вытащил из кареты
Зотова. Все еще бешено глядя в глаза Лефорту, будто боясь увидеть в толпе кого-то, –
проговорил задыхающимся голосом:

– Мейн либер генерал, привез великого посла с великим виватом от еллинского бога
Бахуса… – Крупный пот выступил на лице его, облизнул губы и все еще глядя в глаза, с
трудом: – Мит херцлихен грус… Сиречь, бьет челом… Свиней и карету в подарок
шлет… – Все еще судорожно держа Зотова, шепотом: – Вались на колени, кланяйся…
Прекрасный, в розовом бархате, в кружевах, напудренный и надушенный Лефорт все
сразу понял… Подняв высоко руки, захлопал в ладоши, залился веселым смехом и,
поворачиваясь то к Петру, то к гостям, сказал:
– Вот прекрасная шутка, – веселее шутки не приходилось видеть… Мы думали поучить
его забавным шуткам, но он поучит нас шутить… Эй, музыканты, марш в честь бахусова
посла…

За кустами сирени ударили в барабаны и литавры, заиграли трубы. У Петра опустились
плечи, сошла багровая краска с лица. Закинувшись, он шумно засмеялся. Лефорт взял
его под руку. Тогда Петр обежал глазами гостей и увидел Анхен, – она улыбалась ему
блестящими зубками. По плечи голая, точно высунулась навстречу ему из пышного, как
роза, платья.

Опять дикое смущение схватило его за горло. Он шел впереди гостей, рядом с Лефортом,
к дому, по-журавлиному поднимая ноги. На площадке у крыльца стояли песельники в
пунцовых русских рубашках. Они хватили с присвистом плясовую. Один, синеглазый,
наглый, выскочил и с приговором: «Ай, дуду-дуду-дуду», – пошел вприсядку, отбивая
подковками дробь, щелкая ладонями по песку, с перевертом, с подлетом, завертелся