Page 98 - Петр Первый

землей. Емельян укрепил веревку и снял с гвоздя кнут с короткой рукояткой…
По знаку Бориса Алексеевича дьяк, воздев железные очки и приблизив сухой нос к
свече, начал читать:
– «И далее на расспросе тот же капитан Филипп Сапогов сказал: В „прошлом-де году, в
июле, а в котором числе – того не упомнит, приходила великая государыня Софья
Алексеевна в село Преображенское, а в то время великого государя Петра Алексеевича в
Преображенском не было, и царевна оставалась только до полудня. И с нею был Федор
Шакловитый и многие разных полков люди, и Федор взял их затем, чтобы побить Льва
Кирилловича и великую государыню Наталью Кирилловну убить же… В то время он,
Федор, вышел из дворца в сени и говорил ему, Филиппу Сапогову: „Слушайте, как
учинится в хоромах крик…“ А того часу царица загоняла словами царевну, крик в
хоромах был великий… «Учинится-де крик, будьте готовы все: которых вам из хором
станем давать, вы их бейте до смерти…“
– Таких слов не говаривал, Филипп напрасно врет, – выдавил из горла Шакловитый…

По знаку Бориса Алексеевича Емельян отступил, поглядел, – удобно ли? – закинулся,
размахнулся кнутом и, падая наперед, ударил со свистом. Судорога прошла по желто-
нежному телу Федьки. Вскрикнул. Емельян ударил во второй раз. (Борис Алексеевич
быстро сказал: «Три».) Ударил в третий. Шакловитый вопленно закричал, брызгая
слюной:

– Пьяный был, говорил спьяну, без памяти…
– «И далее, – когда замолк крик, продолжал дьяк читать, – говорил он Филиппу же про
государя Петра Алексеевича неистовые слова: „Пьет-де и на Кукуй ездит, и никакими-де
мерами в мир привести его нельзя, потому что пьет допьяна… И хорошо б ручные
гранаты украдкой в сени его государевы положить, чтоб из тех гранат убить его,
государя…“
Шакловитый молчал. «Пять!» – жестко приказал Борис Алексеевич.

Емельян размахнулся и со страхом опустил трехаршинный кнут. Петр подскочил к
Шакловитому, глазами вровень, – так был высок, – глядел в обезумевшие Федькины
глаза… Спина, руки, затылок ходуном ходили у него…

– Правду говори, пес, пес… (ухватил его за ребра). Жалеете – маленького меня не
зарезали? Так, Федька, так?.. Кто хотел резать? Ты? Нет? Кто?.. С гранатами посылали?
Кого? Назови… Почему ж не убили, не зарезали?..
В круглое пятнисто-красное лицо царя, в маленький перекошенный рот Федька
забормотал оправдания, – жилы надулись у него от натуги…
– …одни слова истинно помню: «Для чего, мол, царицу с братьями раньше не уходили?..»
А того, чтоб ножом, гранатами, – не было, не помню… А про царицу говорил воровски
Василий…
Едва он помянул про Василия Васильевича, со скамьи сорвался Борис Алексеевич,
бешено закричал палачу:
– Бей!

Емельян, берегясь не задеть бы царя, полоснул с оттяжкой четырехгранным концом
кнута Федьку между лопаток, – разорвал до мяса… Шакловитый завыл, выставляя
кадык… На десятом ударе голова его вяло мотнулась, упала на грудь.

– Сними, – сказал Борис Алексеевич и вытер губы шелковым платочком, – отнеси наверх
бережно, оботри водкой, смотри, как за малым дитем… Чтобы завтра он говорил…

…Когда бояре вышли из подполья на воловий двор, Тихон Никитьевич Стрешнев спросил
Льва Кирилловича на ухо:

– Видел, Лев Кириллович, как князь-та, Борис-та?