Page 41 - Пигмалион

приспособили? Куда мне идти? Что мне делать? Что теперь будет со мной?
Хиггинс(уразумевший, наконец, истину, но ничуть ею не тронутый). Ах, так вот что
вас тревожит! (Засовывает руки в карманы и, побрякивая по своей привычке их
содержимым, принимается шагать по комнате, как будто из любезности снисходя до
разговора на тривиальную и неинтересную тему.) Я бы на вашем месте об этом не
задумывался. Не сомневаюсь, что вы без особого труда устроите тем или иным способом
свою судьбу, хотя я еще как-то не думал о том, что вы уедете отсюда. (Она бросает на
него быстрый взгляд, но он на нее не смотрит; остановился перед вазой с фруктами,
стоящей на рояле, и после некоторого раздумья решает съесть яблоко.) Вы,
например, можете выйти замуж. (Откусывает большой кусок яблока и шумно жует.)
Должен вам сказать, Элиза, что не все мужчины такие убежденные старые холостяки,
как мы с полковником. Большинство мужчин — несчастные! — принадлежит к разряду
женящихся; а вы совсем не дурны собой, иногда на вас даже приятно посмотреть, — не
сейчас, конечно, потому что сейчас лицо у вас распухло от слез и стало безобразным,
как смертный грех. Но когда вы в своем виде, так сказать, я бы даже назвал вас
привлекательной. То есть, конечно, для мужчин, расположенных к женитьбе. Вот
послушайте меня, ложитесь в постель и хорошенько выспитесь, а утром, когда встанете,
посмотритесь в зеркало, и у вас сразу настроение исправится.

Элиза опять поднимает на него глаза, не шевелясь и не произнося ни слова. Но взгляд
ее пропадает даром: Хиггинс усердно жует с мечтательно-блаженным видом, так
как яблоко попалось хорошее.

(Осененный внезапной мыслью.) Знаете что? Я уверен, что мама могла бы подыскать вам
какого-нибудь подходящего субъекта.

Элиза. Как я низко скатилась после Тоттенхем-Корт-Род.

Хиггинс(просыпаясь). То есть как это?
Элиза. Там я торговала цветами, но не торговала собой. Теперь вы сделали из меня
леди, и я уже ничем не могу торговать, кроме себя. Лучше бы вы меня не трогали.

Хиггинс(решительно зашвыривает огрызок яблока в камин). Что за вздор, Элиза! Вы
просто оскорбляете человеческие отношения этими ханжескими разглагольствованиями
о купле и продаже. Можете не выходить за него, если он вам не понравится.
Элиза. А что же мне делать?

Хиггинс. Да мало ли что! Вот вы раньше мечтали о цветочном магазине. Пикеринг мог
бы вам устроить это дело, у него куча денег. (Фыркнув.) Ему еще придется заплатить за
ваши сегодняшние тряпки; а если присчитать сюда плату за прокат брильянтов, то с
двухсот фунтов он не много получит сдачи. Черт возьми! Полгода назад вы даже мечтать
не смели о такой райской доле, как собственный цветочный магазин. Ну, ладно; все
будет хорошо. А теперь я иду спать, у меня прямо глаза слипаются. Да, позвольте: я ведь
сюда за чем-то пришел… Черт меня побери, если я помню, за чем именно…
Элиза. За туфлями.

Хиггинс. Ах, да, да — ну конечно, за туфлями. А вы их побросали в меня. (Подбирает
обе туфли и уже собирается уходить, но в это время Элиза поднимается и
останавливает его).
Элиза. Одну минутку, сэр…

Хиггинс(услышав такое обращение, роняет туфли от неожиданности). Что?
Элиза. Скажите, платья, которые я ношу, — они мои или полковника Пикеринга?

Хиггинс(возвращаясь на середину комнаты, с таким видом, как будто ее вопрос —
высшая степень бессмыслицы). На кой черт Пикерингу дамские платья!

Элиза. Они могут пригодиться для следующей девушки, над которой вы будете
экспериментировать.