Page 39 - Пигмалион

сидит неподвижно, как каменная.
Пикеринг. Вы волновались на пикнике? Я волновался. А Элиза, по-моему, ничуть.

Хиггинс. Элиза? Даже и не думала. Да я и знал, что все сойдет хорошо. Просто
переутомился за все эти месяцы, вот оно теперь и сказалось. Первое время, пока мы
занимались только фонетикой, это было интересно, но потом мне до смерти надоело.
Если б не пари, я бы уже давно послал это к черту. Глупая в общем была затея; все
оказалось гораздо скучнее, чем мы думали.

Пикеринг. Ну, что вы! На пикнике было много острых моментов. У меня даже сердце
замирало.

Хиггинс. Да, первые три минуты. А когда стало ясно, что мы побеждаем без боя, я
почувствовал себя, как медведь, запертый в клетке и не знающий, куда деваться от
безделья. А обед был еще хуже: сиди и жуй целый час, и даже слова сказать не с кем,
кроме какой-то модной дуры. Нет, Пикеринг, можете быть уверены, с меня довольно.
Больше я производством герцогинь не занимаюсь. Это была сплошная пытка.

Пикеринг. Вам просто не хватает настоящей светской дрессировки. (Шагает по
направлению к роялю.) А я иногда люблю окунуться в эту атмосферу: как-то чувствуешь
себя опять молодым. Во всяком случае, это был успех, потрясающий успех! Раза два я
даже испугался, настолько хорошо Элиза себя держала. Понимаете, настоящие
герцогини очень часто не умеют себя держать; они так глупы, что воображают, будто к
людям их положения хорошие манеры приходят сами собой, и поэтому не хотят им
учиться. Когда что-нибудь делается не просто хорошо, а превосходно, в этом всегда
чувствуется профессионализм.

Хиггинс. Да, вот это меня и бесит: болваны, которые даже болванами не умеют быть по
всем правилам. (Встает.) Ну, так или иначе, дело кончено и все уже позади; можно по
крайней мере лечь спать без страха перед завтрашним днем.
Красота Элизы становится зловещей.

Пикеринг. Да, и я, пожалуй, на боковую. Все-таки это было большое событие; мы
одержали блестящую победу. Спокойной ночи. (Уходит.)

Хиггинс(идет за ним). Спокойной ночи. (Обернувшись на пороге.) Элиза, погасите свет
и скажите миссис Пирс, чтобы она не варила мне утром кофе, я буду пить чай. (Уходит.)

Элиза, всячески сдерживая себя и стараясь казаться равнодушной, встает и идет к
выключателю. Когда она достигает камина, она уже на последнем взводе. Она
опускается в кресло Хиггинса и сидит с минуту, судорожно вцепившись в ручки. Но в
конце концов нервы у нее сдают, и она в порыве бессильной злобы бросается на пол.
Хиггинс(за дверью, раздраженно). Куда опять девались эти чертовы туфли?
(Появляется на пороге.)
Элиза(хватает туфли и одну за другой с силой швыряет ему прямо в лицо). Вот вам
ваши туфли! И вот вам ваши туфли! Возьмите их, и чтоб вы в них минуты покоя не знали.

Хиггинс(изумленный). Что за черт!.. (Подходит к ней.) В чем дело? Вставайте. (Тащит
ее за плечи.) Что-нибудь случилось?

Элиза(задыхаясь). С вами ничего не случилось. Я вам выиграла ваше пари, да? Ну и
прекрасно! А до меня вам никакого дела нет.

Хиггинс. Вы мне выиграли пари! Вы! Пигалица несчастная! Я сам выиграл пари. Зачем
вы бросили в меня туфли?

Элиза. Потому что я хотела разбить вам голову. Я бы вас задушила сейчас,
себялюбивое, толстокожее животное. Вы меня вытащили из грязи! А кто вас просил?
Теперь вы благодарите бога, что все уже кончилось и можно выбросить меня обратно в
грязь. (В ярости ломает пальцы.)
Хиггинс(глядя на нее с холодным любопытством). Оказывается, это существо все-таки