Page 205 - Поднятая целина

представляюсь, говорю, что ехал в райком с ним знакомиться, а он засмеялся, остановил
лошадей, говорит: «Садись, правь лошадьми, будем косить и тем временем познакомимся с
тобой, товарищ Нагульнов». Согнал я хлопца, какой лошадьми правил, со стульца, сел на его
место, тронул лошадей. Ну, пока четыре гона проехали, познакомились… Мировой парень!
Таких секретарей у нас ишо не было. «Я, говорит, покажу вам, как на Ставропольщине
работают! У вас на штанах лампасы носят, а у нас чище косят», — и смеется. Это, говорю
ему, ишо поглядим, кто лучше будет управляться: хвалюн — нахвалится, горюн —
нагорюется. Обо всем понемногу расспросил, а потом говорит: «Езжай домой, товарищ
Нагульнов, вскорости я у вас буду».
— Что же он ишо говорил? — с живостью спросил Разметнов.
— Больше ничего такого особенного. Да, ишо спросил про Хопрова: активист он был
или нет? Какой там, говорю ему, активист, — слезы, а не активист.
— А он что?
— Спрашивает: за что же, дескать, его убили да ишо вместе с женой? Мало ли, говорю,
за что могли кулаки убить. Не угодил им, вот и убили.
— Что же он?
— Пожевал губами, будто яблоко-кислицу съел, и этак — то ли сказал, то ли покашлял:
«гм, гм», а сказать вразумительного ничего не сказал.
— Откуда же он про Хопровых наслышанный?
— А чума его знает. В районном ГПУ ему сообщили, не иначе.
Разметнов молча выкурил еще одну папироску. Он о чем-то так сосредоточенно думал,
что даже забыл, с какой целью приходил к Нагульнову. Прощаясь и с улыбкой глядя прямо в
глаза Макару, сказал:
— Все в голове стало на место! Завтра чуть свет иду в первую бригаду. Можешь не
беспокоиться, Макар, спину свою на прополке я жалеть не буду. А ты мне к воскресенью
пол-литры водки выставишь, так и знай!
— Выставлю, и разопьем вместе, ежели будешь хорошо полоть. Только топай завтра
пораньше, подавай бабам пример, как надо выходить на работу. Ну, в час добрый! —
пожелал Макар и снова углубился в чтение.
Около полуночи в нерушимой тишине, стоявшей над хутором, они с дедом Щукарем
торжественно прослушали первых петухов, порознь восторгаясь их слаженным пением.
— Как в архирейском соборе! — сюсюкая от полноты чувства, благоговейно
прошептал Щукарь.
— Как в конном строю! — сказал Макар, мечтательно глядя на закопченное стекло
лампы.
Так зародилось это удивительное и необычайное увлечение, за которое вскоре Макар
едва не поплатился жизнью.

5

В бригаду Давыдова провожал один Разметнов. Подвода была попутная: пахарям из
кладовой колхоза отправляли харчи, семьи слали работавшим в бригаде смены белья и
кое-что из одежонки.
Давыдов сидел на бричке, свесив ноги в обшарпанных, порыжелых сапогах, старчески
горбясь и безучастно глядя по сторонам. Под накинутым внапашку пиджаком острыми
углами выступали лопатки, он давно не подстригался, и крупные завитки черных волос
сползали из-под сбитой на затылок кепки на смуглую широкую шею, на засаленный
воротник пиджака. Что-то неприятное и жалкое было во всем его облике.
Глядя на него и морщась, как от сильной боли, Разметнов подумал: «Эк его выездила
Лушка! Ну и проклятая же баба! Произвела парня — да какого! — так, что и поглядеть-то не
на что! Вот она, любовь, до чего нашего брата доводит: был человеком, а стал хуже
капустной кочерыжки».