Page 200 - Поднятая целина

чей кочет побьет, тому и магарыч требовать. Ей-богу, так, иначе я и меняться не буду! Твой,
каков он из себя с виду? Ядреный ростом?
— Гвардеец! — коротко буркнул Макар, развязывая зубами затянувшийся на мешке
узел.
Аркашка, на бегу поддерживая сползающие штаны, рысью бросился к курятнику. Через
минуту оттуда уже неслись дикие петушиные вопли. Но когда он вернулся, прижимая к
груди перепуганного до смерти, часто дышавшего петушка, Макар стоял, склонившись над
развязанным мешком, и озадаченно почесывал затылок: «гвардеец» лежал в мешке, тяжело
распластав крылья, и в предсмертном томлении закатывал круглые оранжевые глаза.
— Это что же с ним такое? — спросил изумленный Аркашка.
— Осечка!
— Хворый оказался?
— Говорю тебе, что осечка с ним получилась.
— Какая же у петуха может быть осечка? Чудно ты говоришь!
— Да не у петуха, глупый ты человек, а у меня осечка вышла. Нес его, а он вздумал в
мешке кукарекать, срамить меня при народе — дело было возле правления, — ну, я самую
малость ему голову на сторону повернул… Понимаешь, самую малость, а видишь, что оно
получилось. Неси живей топор, а то издохнет без всякого толку.
Обезглавленного петуха Макар перебросил через плетень, крикнул возившейся возле
крыльца хозяйке:
— Эй, мамаша! Щипи его, пока он тепленький, завтра лапши сваришь!
Ни слова не говоря Аркашке, он снова направился к Бесхлебнову. Тот вначале
заупрямился, говоря: «Этак ты у меня всех курочек повдовишь!» — но потом все же продал
второго петуха. Обмен с Аркашкой состоялся, а через несколько минут Аркашкин петух без
головы уже летел через плетень и вслед ему донельзя довольный Макар кричал хозяйке:
— Бери эту заразу, мамаша! Щипи его, недисциплинированного черта, и — в котел!
Он вышел на улицу с видом человека, сделавшего большое и нужное дело. С
горестным сожалением, покачивая головой, провожала его глазами Аркашкина жена, без
меры удивленная кровопролитной расправой над петухами, которую учинил на их дворе
Макар. На ее молчаливый вопрос Аркашка приложил указательный палец ко лбу, повертел
им из стороны в сторону, сказал шепотом:
— Тронулся! Хороший человек, а тронулся. Бесповоротно сошел с ума, не иначе.
Сколько ему, бедняге, ни сидеть по ночам! Доконали его английские языки, будь они
трижды прокляты!
С той поры мужественно переносивший одиночество Макар стал беспрепятственно
слушать по ночам петушиное пение. Целыми днями он работал в поле на прополке хлебов
наряду с женщинами и ребятишками, а вечером, поужинав пустыми щами и молоком,
садился за самоучитель английского языка и, терпеливо дожидался полуночи.
Вскоре к нему присоединился и дед Щукарь. Как-то вечером он тихо постучал в дверь,
спросил:
— Разрешите взойтить?
— Входи. Ты что явился? — встретил его Макар не очень-то ласковым вопросом.
— Да ить как сказать… — замялся дед Щукарь. — Может, я дюже соскучился по тебе,
Макарушка. Дай, думаю, зайду на огонек, проведаю его.
— Да ты что, баба, что ли, чтобы обо мне скучать?
— Старый человек иной раз скучливей бабы становится. А мое дело вовсе сухое: все
при жеребцах да при жеребцах. Осточертела мне эта бессловесная тварь! Ты к нему,
допустим, с добрым словом, а он молчком овес жрет и хвостом махает. А что мне от этого
толку? А тут ишо этот козел, будь он трижды анафема! И когда эта насекомая спит,
Макарушка? Ночью только глаза закроешь — и он, чертяка, тут как тут. До скольких разов
на меня, на сонного, наступал своей копытой! Выпужает до смерти, а тогда хучь в глаза
коли, все равно не усну, да и шабаш! Такая проклятая, вредная насекомая, что никакого