Page 204 - Поднятая целина

Спокойно постукивая огрызком карандаша по столу, Макар сказал:
— То и мужчинское дело, куда пошлет партия. Скажут мне, допустим: иди, Нагульнов,
рубить контре головы, — с радостью пойду! Скажут: иди подбивать картошку, — без
радости, но пойду. Скажут: иди в доярки, коров доить, — зубами скрипну, а все равно пойду!
Буду эту пропащую коровенку тягать за дойки из стороны в сторону, но уж как умею, а
доить ее, проклятую, буду!
Разметнов, немного поостывший, развеселился:
— Как раз с твоими лапами корову доить. Да ты ее в два счета свалишь!
— Свалю — опять подыму, а доить буду до победного конца, пока последнюю каплю
молока из нее не выцежу. Понятно? — И, не дожидаясь ответа, раздумчиво продолжал: —
Ты об этом деле подумай, Андрюха, и не особенно гордись своим мужчинством и
казачеством. Наша партийная честь не в этом заключается, я так понимаю. Вот надысь еду в
район, новому секретарю показаться, по дороге встречаю тубянского секретаря ячейки
Филонова, спрашивает он меня: «Куда путь держишь, не в райком?» В райком, говорю.
«К-новому секретарю?» К нему, говорю. «Ну, так сворачивай на наш покос, он там». И
указывает плетью влево от дороги. Гляжу: там покос идет вовсю, шесть лобогреек ходят. Вы
что, спрашиваю, очертели, так рано косить? А он говорит: «У нас там не трава, а гольный
бурьян и прочий чертополох, вот и порешили его скосить на силос». Спрашиваю: сами
порешили? Отвечает он мне: «Нет, секретарь вчера приехал, оглядел все наши поля, на этот
бурьян напхнулся, ну, и задает вопрос нам: что будем с бурьяном делать? Мы сказали, что
запашем его под пары, а он засмеялся и говорит: мол, запахать — дело слабоумное, а на
силос его скосить — будет умнее».
Макар помолчал, испытующе глядя на Разметнова.
— Видал ты его? — нетерпеливо спросил Разметнов.
— А как же! Свернул в сторону, проехал километра два — стоят две брички; какой-то
дедок кашу на огневище мастерит; здоровый, как бугай, мордатый парень лежит под
бричкой, пятки чешет и мух веточкой отгоняет. На секретаря не похож: босой лежит, и морда
— как решето. Спросил про секретаря — парень ухмыльнулся. «Он, говорит, с утра меня на
лобогрейке сменил, вон он гоняет по степи, скидывает». Спешился я, привязал коня к
бричке, иду к косарям. Прошла первая лобогрейка, на ней дед сидит в соломенной шляпе, в
порватой, сопрелой от пота рубахе и в холщовых портках, измазанных коломазью. Ясное
дело — не секретарь. На второй сидит молодой стриженный парень, без рубахи, от пота весь
будто маслом облитый, блестит на солнце, как палаш. Ясное дело, думаю, не секретарь.
Секретарь не будет без рубахи на косилке ездить. Глянул вдоль гона, а остальные все тоже
без рубах! Вот это номер, разберись тут, какой из них секретарь! Думал, что по
интеллигентному обличью угадаю, всех мимо себя пропустил, — так, будь ты проклят, и не
узнал! Все до половины растелешенные, все одинаковые, как, медные пятаки, а на лбу не
написано, кто из них секретарь. Вот тебе и интеллигентное обличье! Оказались все
интеллигентами. Остриги ты наголо самого волосатого попа и пусти его в баню, где солдаты
купаются, — найдешь ты этого попа? Так и тут.
— Ты, Макарушка, леригиозных особов не касайся: грех! — несмело попросил дед
Щукарь, хранивший до этого полное молчание.
Макар метнул в его сторону гневный взгляд, продолжал:
— Вернулся к бричкам, спрашиваю у парня: какой из косарей секретарь? А он, дура
мордатая, говорит, что секретарь, дескать, без рубахи. Я ему и говорю: ты протри гляделки,
тебе их мухи засидели, на косилках, кроме деда, все без рубах. Он вылез из-под брички,
протер свои щелочки да как засмеется! Я глянул и тоже засмеялся: пока я к бричкам
возвращался, дед тоже снял с себя рубаху и шляпу, режет впереди всех в одних портках,
лысиной посверкивает, а седую бороду у него ветром аж на спину заносит. Прямо как лебедь
по бурьяну плывет. Ну, вот это, думаю, да! Моду какую городскую им секретарь райкома
привез — голышом по степи мотаться, и даже трухлявого деда на такую неприличию
соблазнил. Подвел меня к ним мордатый, показал секретаря. Я — к нему, иду сбоку косилки,